Подвиг пермских чекистов

— А разве он не у вас? — встрепенулся Шумилов. — Значит, с Колчаком ушел. Не завидую тогда я вашим...

— Нет, он не у нас. Вот видите, я тоже откровенна. И он не у Колчака, а гуляет по нашей губернии, с таким же отрядом, в каком были вы.

— Ну и гуляй он, а мне-то что?

— Конечно, конечно... Не завидуете ему?

— Не лезь в душу. Не твое дело.

Лепсис выглянула в коридор, кивнула стоящему там сотруднику ЧК. Тот пошел к выходу: хлопнула за ним дверь, загрохотали вниз по лестнице кованые сапоги.

— Подойдите к окну, Шумилов, — сказала следователь.

Он встал, зыбкой походкой привыкшего к седлу человека подошел к зарешеченному светлому квадрату. Поверх каменного забора виден был сад, пыльные избы сбоку улицы, по которой удалялся усталым нестроевым шагом красноармейский взвод... Затем шумиловский взгляд переместился ближе, на узкую площадку между зданием следственных помещений и забором. По площадке медленно шли два человека. Один — приземистый, квадратный, в кожаной куртке, фуражка со звездой, другой — коротко стриженный, белесый, с лихими солдатскими усами под коротким носом, в голубой в мелкий белый горошек косоворотке и дешевом мятом костюме.

— Это ведь Сано Фирулев, — сказал Шумилов. — Точно, он. В вороновском отряде вместе были, он в унтер-офицерах ходил, отделенным. Эй, Сано! — вдруг рявкнул он. — Фиру-уль!

Несмотря на глухие, двойные рамы, мужчина в косоворотке услыхал его: он остановился, вскинул голову к окну, затоптался в недоумении.

ОТСТУПЛЕНИЕ

Бывшая соученица Александры Ивановны Лепсис по Чердынской женской гимназии Галина Петровна Рычкова, всю жизнь отдавшая партийной работе, оставила после себя книгу. Вышла она в Перми в 1972 году и называется «Мгновения и годы». Многие строки в ней посвящены героине нашего очерка. Например, о встрече с нею вьюжной февральской зимой 1919 года в Вятке, куда Рычкова эвакуировалась из Перми перед вступлением в город колчаковских войск. Семья Лепсис приютила ее, поселила у себя. «Шура, дружбу с которой мы пронесли через всю жизнь, вступила в партию в 1919 году в Вятке. Работая в горкоме РКП(б), я оформляла для нее партийные документы, и партбилет она получила из моих рук. Всегда деятельная, живая, отличный организатор, Шура в любое порученное дело вкладывала душу. У нее было доброе, отзывчивое сердце, она всегда помогала товарищам всем, чем могла, нередко делилась последним...»

Так пишет подруга.

Большую ценность представляют для нас и строки, посвященные мужу Александры Ивановны, Роберту Кришьяновичу Лепсису. Привожу их полностью, за отсутствием иных документов, повествующих о его жизненном пути и служебной деятельности. Судя по всему, это был славный человек, и его имя еще возникнет в литературе.

«Роберт Кришьянович Лепсис вступил в Коммунистическую партию на фронте в октябре 1917 года. Он родился в Латвии в семье батрака. Его родные переселились в Сибирь, в город Омск. Во время колчаковщины отца Роберта расстреляли белогвардейцы за участие в партизанском движении, брат был заколот вилами, а мать умерла от побоев. Роберт Лепсис в 1918 году работал секретарем Пермской губчека. В Вятке он сначала тоже работал в губчека, а потом был выдвинут на пост председателя ревтрибунала. В дальнейшем продолжал трудиться на руководящих постах в ревтрибунале и органах ЧК-ГПУ. Длительное время работал в Москве в ВЧК вместе с Ф. Э. Дзержинским. Его уже давно нет в живых, в моей памяти он сохранился как человек кристальной честности, неподкупной принципиальности и глубокой преданности делу Коммунистической партии».

4

С Фирулевым дело обстояло так. При наступлении наших войск он вместе с другими заключенными был освобожден из Пермской губернской тюрьмы. После этого он приехал в дальний уезд, явился в исполком местного совета, предъявил справку об освобождении и сказал, что подвергался при Колчаке репрессиям за большевистскую агитацию среди солдат. Этого оказалось достаточно, чтобы его тут же устроили завхозом в уисполком.

Однако вскоре в уезде была вскрыта контрреволюционная организация, имевшая целью мятеж и захват власти. В числе других ее членов был арестован и Фирулев. И снова он предъявил справку об освобождении и заявил о своих правах, как человек, пострадавший за революционное дело. Тюремных бумаг его, как и иных заключенных, найти не могли — видимо, их уничтожили или вывезла колчаковцы. Сам же он, когда его допрашивали об обстоятельствах его революционной деятельности, врал и путался...

Попутно с этими происходили другие события: объявился и стал разгуливать по уезду белогвардейский карательный отряд. Удары высылаемых на его уничтожение красноармейских и чекистских подразделений падали, как в пустоту: отряд выскальзывал из-под них, внезапно появлялся с тыла и после короткого боя, весьма кровопролитного для красных, снова исчезал куда-то, замирал на время. Можно было понять и неспециалисту, что командует бандой весьма опытный, искушенный в тактике лесной войны человек. Кличка его была — Рябок. Кто скрывался под этим именем — никто не знал.