За эти годы ужасы войны (бомбардировка, эвакуация и прочее) непосредственно нас не коснулись. По временам даже бывало более безмолвно, более пустынно, мертво внешне, чем до войны. Главным образом чувствовалось лишение почти всего необходимого. Но все же сравнительно я прожил благополучно. То есть и я пережил острую нищету, а иногда непосильные физические труды, но рад этому опыту, чтобы глубже познать человеческую душу. Много времени потратил на борьбу за кусок черного хлеба, но все же по временам имел возможность читать и безмолвствовать. (По принципу отца Силуана: «Если хочешь быть свободным, свяжи себя, ограничь себя во всем»[344].)
Периоды отчаяния сменялись периодами чувства Божией любви. Чередование волн мрака и света — удел, как ты знаешь, монаха. Душа иногда болезненно ищет Бога, иногда сильно и сладко влечется ко Христу, любит Христа, чувствует Его в себе, а потом снова отступает этот свет, и остается во мраке.
Чрезвычайно интересен опыт духовничества, но и чрезвычайно труден этот подвиг, то есть борьба в сердце брата с терзающей его страстью, или иначе: принять его в свое сердце и его искушение жить, как свое личное.
К сожалению, слишком часто встречаешься с тем, что я назвал бы «непреодолимым невежеством» (термин Папы Пия IX — ignorance invincible — несколько иного значения). Попытка все же передать слово Христа приводит к обратному результату, отталкиванию и вражде. , [345]. В этих случаях душа моя переживает тягостное опустошение, иногда до изнеможения…
Буду бесконечно рад тебя видеть.
Твой недостойный о Христе, любящий брат
грешный иеромонах Софроний
Письмо 27. О свободе души и церковных узах
Афон («Св. Троица»), 8 (21) августа 1945 г.[346]
[…] Итак, ты думаешь, что я тебя не пойму. Первое, что, как мне кажется, я должен понять, — это твое желание освободиться от тех уз, которые на тебя налагало иерейство и монашество. И это так легко понять. Сколько раз я сам переживал и переживаю еще тесноту и тяжесть этих оков. Достаточно самого поверхностного ознакомления с канонами Церкви и законами государства о монашестве и священстве, чтобы понять, как мы стеснены до последней степени, до форм гонения. Отречение от мира — мир отомщает нам отвержением, и изгнанием, и ненавистью. Особенно монашеству. Монашество гонится даже церковными властями. Хочется спросить, на каком основании, по какой причине все это предпринято против нас?
Разве нам даны какие-либо особые права и преимущества, чтобы связать нас соответствующими обязанностями? И мне известны случаи, когда иереи и монахи, возмущенные бессмысленными садистическими издевательствами владык и иных церковных властей, отказывались от священства и рясы, но не от Христа. Отказывались, чтобы жить свободно во Христе, «стоять в той свободе», в которую, как говорит апостол Павел, нас искупил Христос[347].
И если это ощущают греки и русские, то тем более ты — англичанин — должен переживать это более остро и болезненно. И если сказать о себе, почему я до сих пор терплю все это, или что дает мне силу терпеть, или каким способом я борюсь, подобно тебе, за свою внутреннюю духовную свободу, то исповедую тебе и это.