Подвиг, 1972 г., том 5

В чем же причина? В том, что у них не было детей? Наверное, в этом… Она стала нервной и раздражительной; вечно настороженная, готовая к ссоре по любому пустяку. У нее всегда был беспокойный характер. Не оставляла его в покое ни на минуту, даже когда он бывал занят или чем-нибудь встревожен. Когда он пытался сосредоточиться на работе, она приходила и не давала ему думать. Она проявляла нежность и заботу, но он видел, что она хочет проникнуть в его мысли, и это злило его. Ведь он не всем мог делиться с ней. Элизабет никогда не понимала этого. Не понимала даже его желания остаться одному, когда он бывал расстроен и находился в подавленном настроении.

Помнит ли он свой последний отпуск, спрашивает она в письме. Как можно забыть? Дождь не прекращался ни на минуту, и Элизабет ходила в слезах, пытаясь вытащить его на прогулку или в кино. Но если тебе не хочется, если ты обеспокоен?! А как он мог рассказать ей, что именно тревожит его? Разве смогла бы она понять, что означает для него появление на борту Саймингтона? Что знала она о проливе Ломбок и как мог он рассказать ей про то, что там произошло?! Она стала бы презирать его, если бы только узнала. А когда он рисовал перед ней планы на будущее, она словно обдавала его ушатом холодной воды. У нее было болезненное отношение к долгом, словно они были единственными людьми на свете, которые занимали деньги.

И, несмотря на все это, он знал, что не сможет жить без Элизабет. Она была самым близким, самым родным и нужным ему человеком, единственным на белом свете человеком, всецело зависящим от него, — верная, внимательная, заботливая… И хотя она часто раздражала его, все равно она готова была прийти к нему на помощь в любую минуту, поддержать его, влить в него новые силы. Все его надежды, ощущение уверенности — все это было связано с ней.

Было уже шесть часов, когда он зажег свет, так и не сомкнув глаз ни на минуту. Три трепетных часа ворочался он без сна на своей койке. Во рту у него пересохло. Он встал, проглотил три таблетки, которые дала ему в дорогу Элизабет, и испуганно подумал, что сейчас начнется нервный приступ. Этого не было с ним с той самой ночи в проливе Ломбок… Не в силах больше оставаться в каюте, боясь, что не сможет совладать с собой, он отправился в кают-компанию, но тут же понял, что не в состоянии встречаться со своими офицерами. Лучше сойти на берег. Он подумал о Маргрэт, — интересно, что она делает? «Пригласите меня в другой раз, — сказала она на приеме, — вы же мой самый любимый командир британского флота».

Скоро он уже не будет командиром, вспомнил Шэдде и отогнал от себя эту мысль, решив больше не думать об этом. Он немедленно отправится на берег и позвонит Маргрэт. Если она занята, он проведет вечер один. Так или иначе, но он должен развеяться. К чему хандрить наедине с самим собой в каюте?

Шэдде позвонил вестовому и велел подать шлюпку через десять минут. Затем он переоделся в темный костюм, набил портсигар сигаретами и пересчитал деньги в бумажнике. На палубе вахтенный офицер Уэдди помог ему спуститься в шлюпку. Баковый отвалил, и они направились по внутренней гавани в Нюхэвн.

Из первого попавшегося автомата Шэдде позвонил в посольство. Дежурный дал ему номер телефона квартиры Маргрэт.

Она обрадовалась, услышав его голос. Нет, она свободна сегодня. Да, она с удовольствием поужинает с ним.

— Где? — спросил он.

— В «Павильоне» на Лангелина. Очень хороший ресторан, и я люблю глядеть на бухту и корабли.

— Я тоже, — согласился Шэдде. — Где и когда мы встретимся?

— А который час?

Они свернули в сторону Гроннингена и поехали по направлению к Остербогаде. Сперва ему казалось странным и непривычным ехать по правой стороне, но вскоре он к этому привык. Начинало смеркаться. Улицы были уже ярко освещены и многолюдны, несмотря на холодный ветер с моря.

Ощущение радостного возбуждения не оставляло его, и, управляя машиной, он непринужденно болтал о Маргрэт. Велосипедист пересек дорогу, и Шэдде пришлось резко затормозить. Он буркнул: «Будь ты проклят!» — и рассмеялся.

— Будьте внимательны, — встревоженно заметила Маргрэт. — Можете попасть в неприятное положение, если зацепите велосипедиста.

— Эго будет незабываемый день, мадам, — сказал он и запел. Он начал слишком низко, но пел недурно.

Тореадор, смелее в бой, тореадор, тореадор!
Помни, что в час борьбы твоей кровавой
Черный глазок блестит живей…
И ждет тебя любовь, там ждет тебя любовь!

Он умолк.

— Уф, дыхания не хватает.

— Продолжайте, продолжайте, — рассмеялась она. — Мне нравится, как вы поете.

Они подъехали к оживленному перекрестку в Трианглене, в он принялся сворачивать влево.

— Нет, нет! — закричала она. — Держите вправо!

Он мгновенно развернул машину вправо, но поздно. Заскрипели тормоза, раздался гулкий удар — кто-то наехал на них сзади.

Шэдде немедленно остановил машину. Владелец наскочившего на них автомобиля уже был на мостовой, маленький, злобный, разъяренный человечек.