Подвиг 1969, №3

Девушки и юноши кружились по сцене, взмахивали руками, словно крыльями, наклоняясь в разные стороны, — все это должно было изображать, по словам прессы, «воздушный балет сложного рисунка, чарующий взор». Огни на сцене померкли, у танцоров в руках появились маленькие электрические лампочки, которые то приближались, то удалялись друг от друга. Я почувствовал скорбь. Даже новое поколение не могло обойтись без того, чтобы не исполнить танец, напоминавший, пусть и помимо их воли, воздушный бой.

— Я пришел сюда потому, что здесь удобно побеседовать. Лучше, чем в кафе или в вашем отеле. Я пришел никем не замеченный, и, если вы согласитесь отодвинуть ваше кресло назад, нас никто не увидит при таком освещении, — тихо произнес Поль.

— Вы принимаете меня за кого-то другого. Не вынуждайте меня пригласить капельдинера, — ответил я.

— Ваше отношение ко мне понятно, так что я не в претензии, — сказал он.

Я придвинул свое кресло к нему.

— Слушаю.

«Виндзор» было секретным словом, произносимым при вступлении в контакт. Особая группа «С» действовала с первого числа этого месяца, дав нам для пароля четыре слова: «Виндзор», «соблаговолите», «пригласить» и «претензия». Я мог бы довериться ему уже по слову «соблаговолите», так как он знал, что меня зовут Квиллер, знал номер моей ложи и что это был мой последний вечер в Берлине, но я бросил ему «пригласить» в надежде, что он не пришел на связь, а просто по ошибке попал в чужую ложу и слово «соблаговолите» произнес случайно. Однако в ответ я услышал слово «претензия». Я не желал больше никаких контактов, никаких заданий. Мне осточертело шестимесячное пребывание в Германии, и я мечтал об Англии, как никогда в жизни.

К сожалению, я ошибся. Он пришел на связь.

Не слишком вежливо я попросил его объяснить, каким образом он узнал, где я нахожусь.

— Я следовал за вами, — ответил он.

— Чушь, — отрезал я (я всегда знаю, когда за мной следят).

— Правильно, — согласился он.

Значит, это была проверка: он хотел узнать, замечаю ли я, умею ли замечать слежку за собой.

— Нам стало известно, что вы зарезервировали эту ложу, — сказал он.

Я заказал ложу по телефону, именно ложу, не желая сидеть с кем-нибудь рядом. Ложу я заказал на имя Шульца, так что если бы он даже просмотрел весь список зарезервированных лож, то не обнаружил бы моей фамилии. Следовательно, оставалось только одно...

Мы расставили друг другу несколько быстрых ловушек.

— Значит, вы обратились в театральную кассу, — сказал я.

— Да.

— Не проходит. Я воспользовался чужой фамилией.

— Мы это знали.

— Подключились к моему телефону?

— Правильно, — кивнул он.

Мне не нравилось это слово. Он уже воспользовался им дважды: оно было из лексикона учителя.

Уж не думает ли он, что я новичок, только что окончивший курс в учебном центре?

Сложный аэробалет на сцене кончился, зажглись огни. Раздался гром аплодисментов.

— Мне не хочется лезть в петлю из-за незнакомого связного, — сказал я. — К тому же после выполнения задания. Кроме того, я не люблю, чтобы мой телефон прослушивался. Как долго это тянулось?

— А как вы сами считаете? — вкрадчиво спросил он.

Свет в зале казался особенно ярким после мрака, и я как следует разглядел его. Карие глаза за очками в роговой оправе с простыми стеклами, которые не увеличивали и не уменьшали ни на йоту, но делали свое дело, превращая его лицо в заурядное лицо школьного учителя. Каштановые волосы. Ничего, на чем можно было задержать взгляд. Если бы я захотел запомнить этого человека, то должен был бы увидеть его походку. Но в этом не было необходимости. Завтра я буду в Англии, поэтому черт с ним!

— Мой телефон давно не прослушивался, иначе бы я услышал щелканье в трубке, — тихо произнес я, так как аплодисменты прекратились.

Он заговорил приложив руку ко рту, чтобы направить звук голоса только в мою сторону:

— Я вылетел из Лондона сегодня утром с приказом тайно связаться с вами. Мне не было разрешено встретиться с вами в отеле или в другом людном месте, так что у нашей разведки возникла тяжелая задача. Ваш телефон начали прослушйвать незадолго до полудня в надежде узнать, как вы намерены провести день, и обеспечить мне связь с вами. Мне повезло, вы заказали ложу в театре.

— Влип, как последний дурак.

Мне доставляло удовольствие видеть огорченное выражение его лица. Я действовал, как бунтарь, как ученик, которого завтра выпускают из школы и поэтому сегодня он может говорить дерзости кому угодно. Что ж, на его несчастье, Поль попался мне под горячую руку. К тому же он был мне незнаком, может быть, даже являлся какой-нибудь шишкой в Центре, но здесь он был инкогнито, а коли так, то я могу дерзить, пока он не назовет себя. В конечном итоге представление оказалось не таким уж плохим.

— Дело чрезвычайной срочности, — сказал он.

Это уже был серьезный сигнал. Слова «чрезвычайная срочность» являлись условными, покрывающими все остальные — от «совершенно секретно» и «действовать немедленно» до «очередность «А».

Ну и пусть...

— Ищите кого-нибудь другого, — отрезал я. — Я возвращаюсь домой.