Я свернул к Крейцберггартен и прошел мимо замерзшего фонтана, похожего на глазированный торт. Сделав десяток шагов, я заметил среди кустарника чью-то тень и отпрянул в сторону. Когда человек прошел мимо меня, я вышел на свет и обратился к нему по-немецки:
— Известите местную резидентуру. Я встретился с Полем. По буквам: П—О—Л—Ь. Пусть незамедлительно отзовут охрану. Связь осуществлять по известным каналам.
— Чтобы оставить пост, я должен получить указание.
— Чем скорее, тем лучше, — сказал я. — Пусть другие остаются, вы же отправляйтесь за указанием, а затем снимите и их. Я желаю иметь чистое поле деятельности сегодня с полуночи.
Я зашагал дальше. Ближе к отелю по Шонерлинденштрассе тротуар был очищен от снега. С Темпльгофского аэродрома, который находился не больше чем в миле отсюда, донесся шум взлетающего самолета, и я обернулся — посмотреть на его огни.
Утром мне предстояло вернуть билет на самолет Люфтганзы, вылетающий рейсом 174, потому что между строк трижды проклятого меморандума было сказано, что я должен остаться.
Хелдорф... Сикерт... Кальт... Наумен... Кильман...
Больше сорока фамилий, перечисленных на одном из листков меморандума, каждая из которых, возможно, имела связь с Гейнрихом Цоссеном, в течение получаса засели у меня в памяти, а сам листок был присоединен к другим, подлежащим сожжению. Моя привычка — путешествовать налегке: к утру весь меморандум будет кремирован.
До сих пор я вылавливал мелкую рыбешку. За крупной добычей направляли КЛД, но его уже нет в живых. Крупной добычей считались такие люди, как Борман, заместитель Гитлера; Мюллер; генерал фон Риттмайстер. Они убежали из Берлина под огнем русских батарей в 1945 году, целая шайка их бежала в Оберзальцерг и дальше, в то время как узкоплечий труп их фюрера, завернутый й ковер, был облит бензином и сожжен. Некоторые бежали в четырехмоторном самолете Гиммлера из Флаугхафена, находящегося в миле отсюда, взмыв в предрассветное небо, темное от дыма пожарищ. Из окна своего нынешнего номера в отеле я мог бы видеть огни самолета с беглецами.
Я подошел к окну. Тихая ночь, спящий город. Настоящее и прошлое было укутано снегом. Что заставляет нас рыться в пепле далекого ада, отстоящего от нас на двадцать с лишним лет?
«Есть ли у нас время, чтобы помолиться?» — спрашивали те люди. А Цоссен покачал головой.
От моего дыхания оконное стекло запотело. В комнате было слишком жарко, я выключил отопление и поработал еще около часа. Когда половина меморандума запечатлелась в моей памяти, я вышел на улицу и погулял по морозному воздуху, чтобы перед сном очистить легкие. Улицы были пустынны.
Хотя я еще не решил, согласиться мне заменить КЛД или нет, но план действия уже предстал передо мной точно так же, как в голове у шахматиста возникает весь ход предстоящей партии еще до того, как он начал разыгрывать гамбит. Я сказал Полю: «Я буду действовать в одиночку», — потому что эту операцию следовало провести или быстро, или никогда. Это своего рода блицкриг. Я мог оставаться в этом городе месяц, не больше. В течение месяца я должен разыскать Цоссена или выйти из игры.
Для этого существовало два пути: медленный и быстрый. Медленный состоял в том, чтобы вспугнуть всех этих людей одного за другим — Хелдор-фа, Сикерта, Кальта, всех сорок с лишним человек, в надежде, что они приведут меня к Цоссену. Поль ошибался, сказав, что Цоссен — лишь часть задания. Даже беглое чтение меморандума подсказало мне, что Цоссен являлся всем заданием. Сбей его с ног — и повалятся все остальные. Разработка всех сорока с лишним человек, возможно связанных с Цоссеном, прояснила бы очень многое и помогла добраться до него. Именно этого и желал Центр. Но это был медленный путь. Быстрый путь привел бы к тем же самым результатам. Поэтому иди прямо к Цоссену и бей.
Быстрый путь заключался в том, чтобы перевернуть вверх тормашками верь порядок вещей. Ради того, чтобы найти одного человека среди почти четырех миллионов, я должен был заставить его искать меня. Пусть он узнает, что я здесь, и не для чего-нибудь иного, а именно для того, чтобы найти его. Следовало вызвать огонь на себя, чтобы он раскрылся. А затем попытаться покончить с ним до того, как он успеет покончить со мной. Кто быстрее...
Поэтому я и заявил Полю, что должен работать в одиночку. Единственно возможный для меня путь был быстрый, и я не желал, чтобы у меня под ногами путались охранники, которые будут только мешать мне и к тому же еще могут быть убиты.
Снег поблескивал под светом фонарей. Пока я работал над меморандумом, прошел еще небольшой снегопад и тротуары вновь покрылись снегом. Было уже далеко за полночь, на улицах ни души. После шести месяцев, в течение которых меня прикрывали мои люди, сейчас я был одинок: мое сообщение уже получили и отозвали охрану.
Когда я возвращался в отель, единственные следы на снегу были мои.
ГЛАВА 4. СТЕНА
— Ваше занятие, герр Штроблинг?
— Торговец цветами.