«Подвиг» 1968 № 03

— Да он сгодится и для военной надобности. Берем?

— Давай, — солдаты взялись за плечи Пихта.

— Я сам, — проговорил Пихт.

— Живой! Что-то лопочет по-своему! — обрадованно воскликнул солдат.

Пихт поднялся на колени и освободился от ремней парашюта.

— Не балуй, — отскочив и вскидывая винтовку, неожиданно закричал солдат в рыжей старой шинели и подшитых валенках, видимо, Семичев. — Хенде хох!

Другой, помоложе, маленький и узкоплечий, вытащил из кобуры парабеллум, поглядел на Пихта и удивленно свистнул.

— Плачет…

— От мороза надуло, — сердито сказал солдат с винтовкой, Семичев, — он ведь немец, к нашей зиме непривычный.

Тот, кто обезоружил его, был так мал, что винтовка, перекинутая через плечо, ударяла его прикладом под колено. Лицо у солдатика почернело от холода, на бороде заиндевел белесый пушок. Он еще раз взглянул на Пихта.

— Первый раз вижу фрица так близко.

— Насмотришься еще, — вздохнул Семичев и дернул винтовкой. — Ну, идем, гей форвертс!

Вдруг издалека донеслись выстрелы. Стреляли беспорядочно и зло. Пихт посмотрел в ту сторону и увидел зарывшийся в снег «фокке-вульф» Вайдемана. Альберт сильно хромал, бежал в сторону немецких окопов. Значит, сумел уцелеть.

Шагов через двести Пихт свернул в лесок. Пахнуло дымом и душноватым солдатским теплом. Он спустился в траншею. У дверей одной из землянок появился солдат с грязным ведром. Видимо, он собирался выбросить сор на помойку. Увидев летчика в серо-голубом немецком комбинезоне, солдат истошно закричал:

— Братцы, глядите! Фрица ведут.

Из землянок выскочили солдаты, кто в нательном белье, кто в гимнастерках без ремня, в шинелях внакидку, а кто и совсем голый до пояса, в одной фуфайке. Гомон вдруг смолк. В настороженной тишине Пихт почувствовал любопытство, и ненависть, и еще что-то встревоженное и недоброе.

— Длинный, гадюка, — тихо проговорил кто-то.

— В крови. Видишь, на бороде?

— Мабудь, трохи жидковат.

— А видел, как наших сшибал?!

— Слышь-ка, Семичев, дозволь я его с одной пули кончу!

— Обрадовался, — одернул кто-то сурово. — Ты вон тех лучше кончай, которые перед тобой в окопах сидят. А этот уже конченый.

Семичев, видимо гордый поручением привести пленного, сообщал подробности:

— Упал, значит, и лежит, примолк. Думал, мы такие лопухи, не заметим.

— А может, треснулся об землю и дух на миг потерял?

— Да нет, мы когда подошли, он забормотал чтой-то по-своему и стал парашют снимать. Дескать, Гитлер капут.

Несколько солдат засмеялись. Кто-то спросил:

— И куда его теперь?

— А там разберутся, — ответил тот же суровый голос. — Может, к стенке, а может, строить.

В командирской землянке было жарко. На раскрасневшейся железной печке подпрыгивал чайник.

— Товарищ комбат! — крикнул с порога Семичев. — Ваше приказание выполнено, фриц доставлен.

— Встань у двери, — комбат здоровой левой рукой застегнул воротник и обошел вокруг Пихта.

— Попался? Вот теперь я могу тебя стукнуть. Что хочу, то и сделаю. Ферштеен?

Пихт отрицательно замотал головой. Комбат неуклюже достал из кобуры наган и взвел курок.

— К стенке! — закричал он вдруг. — Семичев, ну-ка отойти в сторону.

— Я прошу доставить меня к старшему командиру, — проговорил Пихт.

— Что он говорит? Понял, Семичев?

— Никак нет, товарищ комбат.

— Просит доставить к старшему командиру, — отозвался из темноты нар глуховатый голос.

Пихт повернулся на голос. С нар сползла шинель, и появилось заспанное пожилое лицо. В петлицах гимнастерки краснела шпала капитана, и на рукав была пришита звезда. «Политрук», — догадался Пихт.

— Я для него старший! — куражливо крикнул комбат.

— Ладно, Ларюшин, — остановил его политрук. — Я поговорю с пленным, а то ты сгоряча его пустишь в расход.

На хорошем немецком языке капитан спросил Пихта:

— Какого ранга вам нужен старший?

— Полка или дивизии.

— Они, гады, семью мою под Смоленском… — прошептал комбат и вдруг смолк, всхлипнув носом.

— По какому делу? — спросил капитан, неодобрительно покосившись на Ларюшина.

— Извините, но я зам это сказать не могу. Лишь прошу об одном — на нейтральную полосу приземлился новейший германский истребитель «фокке-вульф-190». Добудьте его любой ценой…

— Ларюшин, позвоните в штаб, — всем туловищем капитан повернулся к Пихту.

— Вы из эскадры асов «Удет»?

— Да.

Комбат крутнул ручку полевого телефона.

— Алло, алло, шестой говорит. Дайте второго… Смирнов, ты? Слушай, пленный немец-летчик просит… Да, важный… Из эскадры «Удет»… Ну, привет.

* * *

Пихт шел бесконечно длинным пустым коридором, и взгляд его цепко останавливался на каких-то пустяковых деталях. Большинство кабинетов было закрыто. На высоких дверях, когда-то выкрашенных под дуб, были привинчены жестяные рамки. Под них вставлялась полоска бумаги с фамилией обладателя кабинета, напечатанной типографской краской. Но так делали до войны. Сейчас же, когда товарищ уезжал на фронт и погибал, уходил с повышением или понижением, на этой же полоске бумаги подписывалась сверху новая фамилия химическим карандашом, и так по столбику имен можно было прочитать всю родословную того или иного кабинета.