Подвиг

Я напряженно всматривался в смутные очертания города на берегу. Вот она — Аляска! Вот он — прославленный Ном! Это не было похоже на то, о чем я читал в книгах. На берегу была слякоть, дождь, товарная пристань, вытянутые как по линейке деревянные бараки, труба какого-то завода. Гудел и пыхтел паровичок, развозя вдоль речного берега легковесные товарные вагонетки. Из-за домов торчал высокий шпиль церковной колокольни. На нем установлен постоянный световой знак, чтобы подходящие суда могли отпеленговаться на рейд. Из окна — белые и красные — были повешены сигналы местной метеорологической станции. За этими сигналами следят все моряки, находящиеся на рейде. Номский рейд опасен. Во время осенних норд-вестов пароходы часто срывает с якорей и разбивает о берег. Предвидеть шторм, не имея радиограммы с других станций, трудно, потому что в Беринговом море нельзя всецело доверять показаниям барометра. Здесь часто бывает так, что разражается шторм, а барометр стоит на нормальной высоте, без всяких колебаний, и начинает падать только по окончании шторма.

Рейд кишел движением, как живорыбный садок. Против устья покачивались угольщики и лесовозы из Сиаттля и Ванкувера. Рядом, изящный и стройный, как огромная игрушка, стоял теплоход-экспресс «Мария-Луиза», совершающий во время летней навигации рейс Джюно — Кетчикан — Уналашка — Анчорежд — Ном. С назойливыми гудками резали воду катера и широкозадый тэг — буксирный пароходик, волоча за собой грузный лихтер.

Меня доставил на берег портовый катер. Полицейский сидел рядом со мной и, косясь на меня, как на невиданную птицу, с пафосом рассказывал мотористу:

— Вы знаете, дикарки с Чукотского полуострова необычайно любят американцев. Мне рассказывал один приятель, который жил там, когда у русских была гражданская война. Вы не можете себе представить, какие вещи с ним случались! Раз к нему приходит одна чукчанка, зовет его к себе мало-мало переночевать. Вы понимаете? Он, чтобы отделаться от нее, говорит: «Хорошо, я согласен, если вы мне принесете голубого песца». И что же вы думаете? Прошла ночь. Он выходит из палатки и видит: возле каждого вигвама дикарок воткнут шест, а на шесте шкура голубого песца.

…Я вышел на кросс-авеню Нома, пройдя неряшливую, немощеную уличку, спускающуюся к устью Снейка.

Ном — столица золотопромышленной Аляски, маленький городок, заброшенный в тундру Полярной Америки. Во времена золотой лихорадки, двадцать лет назад, здесь было двенадцать тысяч жителей. Тогда это даже нельзя было назвать городом. На мокрой тундре были распланированы улицы. На необозримом пространстве белели палатки, грузы, покрытые брезентом, упертые на шесты перевернутые лодки, под которыми ютился золотоискательский сброд из разных стран. В своих канус (лодках) из моржовых шкур по Снейку сновали эскимосы. Этот народ от первобытной простоты юрт и жировых плошек сделал фантастический прыжок к пароходам, спирту, винчестерам и жевательной резинке высшей цивилизации. С юга страны приходили индейцы-ингалиты, перенося на спине груз белых людей, пришедших искать счастья в их стране.

Когда в лагере появлялся слух об открытии новых россыпей, все жители в одну ночь снимались с места и уходили неизвестно куда. Там, где был Ном, оставались только колья от палаток, пустые консервные банки и человеческий мусор, какой всегда бывает в покинутых лагерях. В один такой месяц, когда все, от мала до велика, ушли куда-то в глубь страны, хромой инвалид, оставшийся в Номе, открыл на бичах (береговой косе), возле самого города, богатейшие в Аляске золотые россыпи.

Эти легендарные времена давно прошли. Россыпи, разумеется, не истощились и еще не скоро истощатся. Но все теперь знают, что можно и чего нельзя ждать от Аляски. Одиночный золотоискатель уже не может, как когда-то, вести здесь работы на свой страх и риск. Прежде чем начнешь добывать золото, нужно затратить довольно большой капитал, и легче всего это делают компании, владеющие крупными разработками.

В настоящее время Ном — маленький чистенький городишко с четырьмя тысячами жителей, аккуратными деревянными домами с острыми башенками и веселыми красными крышами. На его улицах можно встретить кого угодно — американцев, негров, китайцев, эскимосов, норвежцев, даже русских и кавказцев — осетин и ингушей, в большинстве скупщиков пушнины. В Номе есть целая кавказская колония. Когда об этом мне рассказывал Кнудсен на шхуне, я ему поверил только наполовину. Откуда могли попасть кавказские торговцы на Аляску?

Кнудсен говорит, что кавказцы переселились в Ном на его памяти. Некоторые из них приехали из Америки — из Сан-Франциско, другие, по его словам, двигались через Сибирь. Впрочем, я сам убедился в справедливости его слов.