Подвиг

«…Мой дом стоит на берегу Ледовитого океана, в трех верстах от холодного мыса. Первую зиму я думал, что сойду с ума в вечера, когда трескаются льды, а на сопках начинает скрипеть западный ветер, подымает сухой холод и буран. Тогда я закладывал в путь свою собачью упряжку, свистал: „Куух! поть-поть-поть!“ Серко — вожатый колымский пес с черным щипцом (мордой) и бурым правилом (хвостом) — дергал вперед, натягивался потяг, и я летел в гости за девяносто — сто верст к русскому промышленнику Саропуку, который живет здесь, все равно как я, и охотится вместе с чукчами. Там ждал меня чай, трубка американского табака, глоток самогона — и снова назад.

Славный у меня пес Серко. С ним я не боюсь ехать куда угодно. Он ведет всю упряжку и ест одну юколу в день. Проедем семьдесят верст, а бежит не запыхавшись и не высунув язык. Колымские собаки — самые бестолковые из всех северных собак. Стоит им увидеть зайца, оленя или песца, как они бросаются в погоню, не обращая внимания на то, что опрокинулись нарты и каюр остался валяться на снегу… Серко тогда затевает всякие хитрости, чтобы отвлечь собак от погони. Внезапно он поворачивает в сторону и визгливо лает, будто попал на новый след, зовя их за собой.

В одну из своих поездок я взял себе жену. Я взял ее из яранги медвежатника Нотавиа на стойбище Кееойюн в голодный месяц за ящик сухарей и два кирпича чаю. Она чистоплотная, лицо не пестреное, работает хорошо и родила мне двух детей — мальчика и девочку. Я породнился с чукчами, и они указывают мне кочевья зверя, потому что зверь кочует по тундре точно так же, как человек…»

На этом кончилась запись. И это все, что осталось от Алексеенко и от его семьи. Несмотря на шестичасовые поиски, мы не могли обнаружить в окрестностях его следов. В два часа «Нанук» снялся с якоря и пошел дальше на запад.

У всех подавленное и скверное настроение. Я весь день сижу в каюте. Унылый, туманный, безобразный берег, видный из иллюминатора, производит теперь на меня впечатление какого-то давящего кошмара. Видишь всю свою беспомощность перед этой ужасной, болотистой пустыней, которая может бесследно засосать и поглотить жизнь пришлых людей.

Священный мыс

25 августа 1928 года

' Этот человек спит на диване в каюте Кнудсена. Сейчас я расскажу, каким образом он оказался на шхуне. В нем есть что-то внушающее непонятное недоверие. Кажется, что все его поведение — притворство. Есть такие люди, которых подозреваешь в обмане даже тогда, когда к этому нет никаких оснований. Мы нашли его в двенадцать часов дня над берегом дикой речки. Я опишу все по порядку.

С утра шхуна огибала розовую в лучах косого полярного солнца гору, по склонам которой полосами лежали снега. Мотор работал сонно и глухо. На зеленой океанской воде гнутыми колеями расходился мутный, грязно-мраморный след кормы. Это был священный у чукчей мыс, отмеченный в лоции громким названием Северный Парнас.

Мыс подымался вверх ровными уступами. На них, как огромные бабки для игры великанских детей, валялись выветрившиеся китовые позвонки. Казалось непонятным, какая сила занесла их так высоко на гору и бросила в жертву солнцу, дождю, буранам. Гора была открыта в 1911 году Кнудсеном и им же нанесена на карту. Чукчи всех окрестных кочевий, за сто верст и дальше, с давних пор хоронят на ней своих мертвецов по древнему и таинственному обряду. На всем пространстве Чукотки есть несколько таких гор. Одна из них — в Уэллене.