В феврале 2008 года Хервиг Хайдингер, бывший глава Федеральной уголовной полиции, заявил, что Приклопиль действительно являлся главным подозреваемым в течение нескольких недель после исчезновения девочки. Но с ним для проформы побеседовали несколько минут, а затем отпустили, предоставив ему право осквернять и растлевать свою жертву целых восемь с половиной лет. Во время написания этой книги парламентская комиссия, созванная для расследования промахов полиции, доложила, что были допущены серьезные ошибки. Неизвестно, обращалась ли комиссия к материалам журналистского расследования, опубликованным в Вене в 2008 году, которые указывают, что полиция скрыла такие важные улики, как дневник Кампуш, записки от Приклопиля, а также фотографии и видеозаписи, наводящие любого здравомыслящего человека на мысль, что у Приклопиля были сообщники. Однако полиция не воспользовалась предоставленными ей материалами. Их словно покрыли свинцом, закатали в бетон и столкнули в какую-то бездонную яму, чтобы никогда больше не прикасаться к ним и не смущать покоя обывателей.
Кроме того, своеобразные австрийские законы о частной собственности и интимной жизни навязали свое мнение: газеты и журналы на родине Кампуш были запуганы ее адвокатами.
Есть еще один случай злостного надругательства над детьми, которое продолжалось много лет, несомненно благодаря врожденному низкопоклонству австрийцев перед властями. Опять присутствуют подвал, тьма, навязанное затворничество и внешний мир, которому нет до этого никакого дела. И так же, как в случаях с Наташей Кампуш, Элизабет Фритцль и ее детьми, жертвам нанесены глубочайшие, незаживающие раны, и они никогда не вернутся к нормальной, полноценной жизни. Три девочки на семь лет были заперты в «неописуемо зловонном» доме своей умалишенной матерью, окончательно потерявшей над собой контроль. Девочки были оторваны от внешнего мира, существуя почти в полной темноте, играя только с подвальными мышами и общаясь между собой на языке, который изобрели сами. Когда детей обнаружили, то оказалось, что их дом в симпатичном предместье не имел водоснабжения, пол был на метр покрыт мусором и экскрементами. Доски пола были изъедены мышиной мочой. Этот случай, открывшийся буквально через несколько месяцев после бегства Наташи, ошеломил австрийцев. Власти Линца, городка, где Йозеф Фритцль веселился в борделях и барах, прилагали все усилия, дабы объяснить, как такая ужасная история могла остаться незамеченной.
Мать девочек, пятидесятитрехлетний адвокат, после развода с мужем перенесла нервный срыв. Но она добилась права опеки над девочками, которым было тогда соответственно семь, одиннадцать и тринадцать лет, и забрала их из школы, заявив, что даст им частное образование на дому. Ее мужу, судье в Линце, Верхняя Австрия, который значится только как Андреас М., лишь однажды разрешили встретиться с девочками, хотя он девять раз обращался с ходатайством в суд. Девочки были спасены только тогда, когда полиция ворвалась в дом, после того как сосед, несколько раз докладывавший о своих подозрениях, пригрозил местному совету официальным судебным процессом. Сам сосед заинтересовался делом благодаря странному поведению жившего в семье лабрадора. Бедное животное, обезумевшее от зловония и темноты, настолько измучило соседа, что тот взялся за телефонную трубку, когда собака, прорвавшись сквозь тяжелые занавеси, стала отчаянно бросаться на стекло в бесплодной попытке привлечь внимание внешнего мира.
Хотя с октября 2005 года все трое находились в специальном терапевтическом центре, скандал начался лишь в начале 2007‑го. После освобождения у всех трех жертв были бледные кожные покровы и они не могли выносить воздействия дневного света. Теперь власти подвергаются резкой критике за то, что не вмешались раньше, несмотря на неоднократные жалобы соседей во вполне благополучном районе Пестлингберг.
За семь лет мать девять раз вызывали в суд после жалоб отца и соседей, но чиновники постоянно считали, что нет никаких оснований более тщательно расследовать дело. Вальтрауд Кубелка, терапевт, лечивший девочек, сказал, что их психосоциальное и физическое развитие находятся на «катастрофическом» уровне: «Старшая очень плоха, и здесь нет никаких перспектив выздоровления. После освобождения она находилась в крайней степени дистрофии и страдала практически полным отсутствием аппетита. Двоим ее младшим сестрам понадобятся годы, чтобы примириться с ужасным детством. В первые недели после освобождения они забивались под скамью на кухне терапевтического центра, потому что это было самое темное место. Они плохо переносили свет… долгие годы они не знали, что такое солнечный свет и свежий воздух».