Подумаешь, попал – 2

Спереди нас прикрывает подбитая мной тройка, с боку – Т-34. Я вылез полностью и спрыгнул на землю. Мех-вод тоже отрыл свой люк.

– Ну-ка, Володя, – обратился я к нему, – давай-ка посмотрим, что можно сделать с гусеницей.

Тот кивнул и тоже вылез.

Я склонился и крикнул под танк:

– Эй, бойцы, хватит вылеживаться! Вылезайте и помогите нам с ремонтом! После вместе домой поедем.

Те вылезли и работа закипела. Я только наблюдал за ней, стоя и растирая больную руку. Та вообще будто отнялась, я едва шевелил пальцами.

Стрелок-радист, сидящий на башне с автоматом в руках, вдруг встрепенулся и прицелился, но стрелять не стал. Я посмотрел в ту сторону. На звуки стука кувалды к нам выбирался еще один из наших. В обгоревшем комбинезоне и подволакивающим левую ногу танкисте я все-таки узнал Ивана Бровкина.

–Там, – прохрипел он и махнул рукой в ту сторону, откуда пришел, – мой башнер ранен в голову, контуженый.

– Давайте, ребята, – скомандовал я двум танкистам, – быстро за ним, и

осторожней!

Те скрылись в дыму. Бровкин присел возле меня. Лицо его было черно

от копоти.

– Выходит, вас тоже подбили, – произнес комбат, вздохнув.

– Ерунда, гусеница, сейчас ремонт закончим и поедем.

Механик-водитель залез в танк, завел двигатель и потихоньку стал сдавать назад. Заряжающий с слезшим с танка радистом придерживали гусеницу.

– Стоп! – прокричал я, заметив показавшиеся под катками траки.

Разбитый трак уже заменили, и теперь осталось сделать только сцепку. Снова послышался стук кувалды, забивающий палец. Показались посланные за раненым. Тот, очевидно, пришел в себя и постанывал. Ладони его были красными от ожогов.

Раненого положили на трансмиссию и мы, развернувшись, потихоньку

стали выбираться к своим. Возле раненого сидел Бровкин, положив его голову себе на колени. Еще двое других танкистов стояли, придерживаясь за выступы башни. Я тоже высунулся из люка и оглядывал поле сражения. Повсюду стояли и дымили танки, немецкие и наши.

От нас шарахнулся и затаился немецкий танкист. Ну и черт с ним! Мы проехали небольшой разрыв в сражении и снова оказались посреди дымящейся битой техники. Да, если бы не «Катюши», вряд ли мы бы смогли

остановить этот бронированный поток. Тут уже бродили наши санитары и солдаты, подбирая раненых. Не знаю, оказывали ли они помощь немецким танкистам. Думаю, вряд ли, глядя как страдают и умирают от полученных ожогов наши.

Мы подъехали к своим позициям. Я кое-как вылез из танка, правая рука вообще перестала слушаться. Ко мне подбежал подполковник Капралов, поглядел на меня осуждающе, но ничего не сказал. Появился Толбухин с перевязанной головой – жив, чертяка! От него я и узнал исход сражения. Немцы, не выдержав нашей атаки и понеся большие потери, отступили. Но и преследовать их было нечем, из боя вышли только четыре танка, смоим будет пять. И это все, что осталось от 60 машин, вступивших в бой. Пиррова победа…

– Подполковник Баланов погиб, думали, что и вы тоже, – Толбухин потупился и кивнул на особиста, – Как он кричал, «… мол, сейчас не сорок первый, чтобы генералы, как простые офицеры в атаки ходили!». Меня грозился под суд отдать.

Я слушал и думал, танкового корпуса почти нет.

Вновь подошел Капралов и сообщил:

– Полковник Вяземский докладывает с того берега. Отбита фланговая атака немцев. С помощью вовремя подошедшей кавалерийской бригады подполковника Гаврилина наступавшие немецкие части разбиты полностью.

Значит, не зря я оставил бригаду Воронова на том берегу, а то бы мы сейчас оказались зажатыми с двух сторон, и переправа бы была нарушена.

Подкатил мой виллис, из него выскочила Людочка и подбежала к нам. Посмотрела на меня и сразу все поняла.

– Что с рукой? – спросила она и потянулась к ней, – Только, не лгите, товарищ генерал-майор.

– Есть, не лгать, товарищ младший лейтенант, – ответил я, – болит.

– Сейчас я вам помогу, – произнесла фельдшер, видя мои потуги стянуть с себя комбинезон.      С помощью подоспевшего на помощь Лешки Федорчука, наконец-то, это сделали.

– Да, товарищ генерал, придется вас в госпиталь к Ксении Михайловне

отправлять, укольчики делать, опять гипс накладывать, – злорадно произнесла Людочка, разглядывая мою опухшую руку. – А сейчас пока давайте ко мне в санчасть, компресс надо обязательно сделать, чтобы опухоль спала. Она потянула меня к машине, но я не поддался. Надо было отдать распоряжения.

– Майор Толбухин! – окрикнул я Ивана, который в это время разговаривал о чем-то с Бровкиным.

Тот сидел крыле танка со снятым сапогом, а один из санитаров рассматривал его подвернутую ногу.

Толбухин, подошел ко мне, и доложился.

– Что там с Бровкиным? – спросил я.

– Да так, ничего, растяжение! – сообщил комбриг, – Говорил же я ему, больше тренироваться надо в покидании машины, а он мне – «Я в этом деле собаку съел, да и неудобно, мол, перед молодыми целому майору туда-сюда по танку скакать». Вот и не доскакался.

– Да дело не в этом, сказал я – он не сам вылезал, а своего раненого заряжающего из горящего танка вытаскивал, вот и прыгнул с ним на землю с машины, как смог.