Подсолнухи

— И то слава богу, — кивнул Тимофей Гаврилович, — без пива им там какая и жизнь. Давай допьем, Вить, да пойду я. Завтра вставать рано. Спасибо за угощение. Хороша посудина, да маловата…

Сейчас, придя на место, Тимофей Гаврилович стоял минуту какую-то внутри двора, как бы раздумывая, за что браться, раз уж опять остался в одиночку. Надо было заканчивать настил пола, следом за ясли приниматься. Можно и крышу крыть — тес привезен, но одному на крыше ему несподручно, крыть ловчее вдвоем — значит, нужно отложить на завтра, когда Витька освободится. Либо какой другой день выбрать, без дождя чтоб. С пола начинать сегодня, вот что…

Тимофей Гаврилович снял дождевик, повесил на гвоздь, специально вбитый в стенке, и только примерился глазом к первой половице, чтоб отпилить подгнивший конец, а тут подъехал Витька на гусеничном тракторе уже, тележку подтащил. И Тимофей Гаврилович вышел наружу. Переставший было дождь начался снова — мелкий такой, пыль водяная — не дождь. Витька опять сидел в кабине, дождь не мочил его, не раздражал. Он и побриться успел.

Ящик со стеклом, переступая мелко, подхватив каждый со своего конца обеими руками, перенесли они во двор и осторожно на пол опустили, возле стены. Тимофей Гаврилович, считая, перебрал пальцами стекольные листы — вроде все целехоньки до одного.

— Тес сразу на крышу сбросаем, Гаврилыч? — спросил Витька. — Или во двор сносим, обсох чтоб? Давай на потолок. Во дворе мешать будит, и на проходе, и сбоку. Как ты считаешь, Гаврилыч?

— На потолок, конечно, — согласился Тимофей Гаврилыч. — Подъедь поближе. Вот сюда. Я подавать стану, а ты взберись, укладывай. На поперечины. Справа, под крышу, чтоб не мок. Поперечин возьми побольше, в несколько ярусов сложи тес, может, обдует маленько. Хотя какой там обдует, сеет как сквозь сито. Ну-ка, держи! Следующую! А тяжелы, окаянные, напитались водой. Держи еще. Так мы их! Пораньше бы тес этот нам, сейчас бы уже и крыша была накрыта. Держи! Еще!

— Ох и погодка, твою мать, — Витька крутил головой, принимая от Тимофея Гавриловича сырые гибкие тесины. — Расквасилось все — и земля и небо. Скорее бы заморозки да снег по колено — веселее.

— Не проси, — заметил Тимофей Гаврилович, — в погоде этой наше с тобой спасение. Без дождя только. Пусть себе пасмурно, но без дождя. Продолжалось бы так по ноябрь, вот и ладно. Мы бы с тобой двор привели в порядок, без суеты сделали бы, как и следует сделать. По-людски. Второе — лишний день с осени попасешь, лишний центнер сена сэкономишь. Зимой оно, сенцо, ох как пригодится. К весне особенно. Не шибко-то у нас большие запасы, чтоб на зимовку с октября ставить. А ударь завтра морозы, хоть и легкие, до десяти градусов скажем, трава мокрая, схватит ее льдом, не ущипнешь. Она и так-то в это время не больно вкусна, да еще мерзлая. Трахнет мороз, что тогда? Тогда один выход: ставь во двор, к сену. А куда ж и ставить, когда пола нет, крыши нет? Двести пятьдесят голов — это сколько же они в день сена съедят, не сочтешь. Так что пускай потянет октябрь хоть такими днями, а уж в ноябре — снег. Хоть до праздников, хоть после чуть — едино нам…

Скидали, сложили тес, зашли во двор, сели покурить. Трактор приглушил Витька, едва слышно тарахтит за бревенчатой стеной.

— Передай бригадиру, — Тимофей Гаврилович разминал левой рукой сигарету, правая лежала на колене, — передай бригадиру, что тесу не хватит. Надо еще столько же, не меньше. Не забудь сказать. На центральную пусть звонит, договаривается с директором или же прорабом, кто там у них тесом ведает. Оставили чтоб для нас. А то у них на неделе семь пятниц. Отдадут на другую ферму, а мы дожидайся, как в сентябре. Обсохнет малость, поедешь заново. Да чего и бояться дороги — гусеничный на ходу. Дай-кось прикурить!

— Передам, — Витька чиркнул спичкой, поднося огня. — А ты, это, Гаврилыч, не старайся шибко-то. Я смотрю, ты половицы подгоняешь, будто новый двор строим. Ему зиму всего стоять, двору. А потом — ломать, если руки дойдут, а то и бросят. Старый, скажут, труда не стоит. Он, и верно, — старый. Когда рубили, не вспомню. Осинник. Стоит — держится, а начни разбирать — труха одна. Вон те дворы разбирали, сколько выбросу, больше половины. На дрова и то не гожи. Нам бы одну зиму пережить, Гаврилыч, а весной мы в Пономаревку, а?..