Подснежник

Вот бедовая девчонка, наша старушка Дороти! Я провожаю ее аплодисментами и приветственным воплем. К швейцарам между тем прибывает подкрепление. Посетители, напротив, вскакивают с мест и торопятся покинуть зал. В дверях – толкотня и давка. В самой гуще толпы начинается потасовка, и джорди спешат туда, чтобы навести порядок. В зале свистят и топают ногами. Какой-то пижон-конферансье в шутовском смокинге с блестками выходит на эстраду и, с трудом перекрывая шум, объявляет следующий номер. Исполнительница экзотических танцев. Я подхожу ближе к сцене. Потасовка у дверей стихла. Швейцары волокут кого-то вон из зала.

Начинает звучать музыка. Какая-то бешеная турецкая мелодия. Барабаны бьют как сумасшедшие. Бум-ба-ди-бум. Бум-ба-ди-бум. На сцене колышет ляжками цыпочка в золотом купальнике. Я тоже раскачиваюсь и дергаюсь под этот варварский азиатский ритм и ничего не могу с собой поделать. Чика-чика-чика-чика… Я проталкиваюсь к самой эстраде. На эстраде ритмично подрагивают в такт музыке крупные сиськи. Трясутся. Гипнотизируют.

– Ур-р-р-а-а-а! – кричу я в знак одобрения. – Давай! Раздевайся!

Цыпочка на эстраде не обращает на меня внимания. Кто-то кричит мне, чтобы я сел на место, но я пропускаю эти слова мимо ушей. Во мне поднимается какая-то безумная волна. Бум-ба-ди-бум. Бум-ба-ди-бум. Чика-чика-чика-чика-чика… Я лезу на сцену. Что, черт меня возьми, я делаю? Да просто лезу на сцену, вот что я делаю!

Я наверху. Танцую вместе с цыпочкой. Трясу всеми частями, как и она.

– Ну, давай, дорогая! – кричу я ей.

– Пшёл вон! – шипит она в ответ.

Очаровательно.

Внезапно танцовщица перестает трясти грудями и уходит. Из зала снова доносится свист и топот. Мне кричат, чтобы я убирался. Кричат и бросают всякие вещи. У моих ног со звоном разбивается стакан. Я стою на эстраде и смотрю на море лиц. Суки! Я вас не боюсь! Клал я на вас с прибором! Музыка все звучит, и я начинаю танцевать на глазах у всех этих грязных козлов. Я расстегиваю пиджак и ловко уклоняюсь от пролетающей мимо пепельницы. Слабо, дорогие мои, слабо! Ослабляю узел галстука, снимаю и раскручиваю над головой, словно боа из перьев, как делают стриптизерши. Потом бросаю галстук в толпу и начинаю расстегивать рубашку. Я покажу этим людишкам, что такое настоящий мужчина!

Сбрасываю одновременно рубашку и пиджак, и в меня перестают лететь разные предметы. Брюки я сбрасываю уже под одобрительные возгласы. Эти гады развлекаются!.. Мои плавки вызывают у них настоящий взрыв смеха. Шляпу я, разумеется, оставляю и некоторое время танцую под варварскую турецкую музыку.

Швейцары-джорди тоже на сцене вместе со мной. Один заходит слева, другой наступает справа. Делаю шаг навстречу первому, разворачиваюсь, бью, и джорди валится с ног, опрокидывая столик, стоящий у самой эстрады. Я поворачиваюсь – и пропускаю крепкий удар в скулу от второго болвана. Пячусь назад. Джорди наступает, и я провожу хук в челюсть, потом – кросс, и он тоже падает. Собираюсь пнуть болвана ногой, но кто-то хватает меня сзади и, прижав мне руки к бокам, тащит куда-то за кулисы.

– Джек, ради всего святого, успокойся!

Гарри.

Он тащит меня за сцену. Волочет мимо гримерных, завернув в свое пальто. Цыпочка в золотом купальнике кричит мне вслед грязные ругательства. Дороти сосет из своей бутылки, на лице у нее усталое, равнодушное выражение – я, мол, и не такое видала. Наконец Гарри выталкивает меня через черный ход на улицу, в холодную ночную тьму.

– Идем, кретин! – говорит он и берет меня за руку.

– Руки прочь, педик вонючий!

Бац! Что ж, наверное, я сам напросился. Прямо по носу. Только что я стоял, и вот я уже ползаю на четвереньках по темной, пропахшей собачьей мочой аллее. Дыхание легким парком вырывается у Гарри изо рта.

– Ты хочешь, чтобы я бросил тебя здесь?

Вытираю нос тыльной стороной ладони и вижу кровь. На улице дьявольски холодно, а на мне только плавки и пальто. И шляпа. Поднимаюсь на ноги и кое-как отряхиваюсь. Поправляю шляпу.

– Извини, Гарри.

– То-то же! Ладно, идем.

Позади нас с грохотом распахивается дверь. Слышится крик. Это Фредди Берд и его болваны-джорди.

– Только посмей еще появиться здесь, Джек! – Фредди швыряет мне мою одежду. Я подбираю разлетевшиеся брюки, галстук и остальное.

– Проваливай и больше не возвращайся!

Кто-то из джорди тоже что-то говорит, но понять его совершенно невозможно. Потом я слышу еще один голос, но кто это, я определить не могу. У человека не северный, а типично лондонский выговор, но это не Фредди. Голос Фредди я знаю. Человек шипит мне вслед:

– Давно на это набивался, Джек Шляпа!

Я огрызаюсь через плечо.

– Оставь, Джек, – шепчет Гарри, и мы шагаем восвояси.