Подросток Ашим

Папу то выписывали из больницы, то забирали снова. А когда он дома был, они шептались по вечерам с мамой, и он должен был уже в кухне с Танькой и Владькой играть. И ночью они тоже шептались. С этих времён Мишке запомнились слова, каких он никогда прежде не слышал: «Я буду служить тебе вечно». То ли снилось ему, то ли он в самом деле видел сквозь дрёму, как мама, сидя с краю постели, склонилась совсем к отцу, и тот, видно, жаловался. Слов не разобрать, печально выдыхал: «Бу-бу-бу-бу». Так жалуются. И тут совершенно отчётливо раздался мамин шепот: «Я буду служить тебе вечно».

Растрёпанная, носатая, а у тени на стене нос ещё больше — вороний клюв. Лохмы болтаются по ночной рубашке.

Мишка только увидел маму сквозь сон, услыхал её голос — и снова заснул крепко, спокойно. Мама сказала, что будет служить вечно — но ведь не ему сказала, отцу. Отчего Мишке сразу легко стало? И теперь легче становится, когда он вспоминает тень на стене и мамин голос. Ведь, может, и не было ничего, может, снилось ему…

Мишка на уроках сидел, думал, сколько осталось, когда он, наконец, домой побежит. Людмила Юрьевна уж сколько раз поднимала его, начинала «гонять» по темам, чтобы воспользоваться его оторопелостью и «двойку» поставить вдобавку к его «единице». Но нет, он выкручивался. И в классе слыхали, как она жаловалась на переменке каким-то другим учителям:

— Глаза пустые-пустые. А вызовешь — ну, хоть «шестёрку» ставь…

Мишка в середине третьего класса открыл число «пи». Так мама ему сказала. Они ехали в маршрутке, и стёкла маршрутки были покрыты инеем. Мама царапала иней ребром монетки, и грела монетку в руке, и прикладывала плашмя, чтобы расширить окошко. И только в него стало можно глядеть, как промелькнула старинная церковь, и они стали говорить, как же хитро она построена, вовсе без углов. Острый конус крыши на цилиндре, сложенном из древних кирпичей. И это трудней, должно быть, чем когда строишь с углами. Но наши предки вполне себе справлялись…

Мама вдруг сказала:

— А представь, был бы вот у нас дома круглый пол и нам надо было его покрасить… Как ты узнаешь, сколько надо краски?

Мишка быстро ответил:

— Мы должны знать, сколько краски идёт на квадратный метр!

Мама кивнула ему:

— Это легко! На банке написано, на сколько квадратных метров её нам хватит. А дальше как?

Мишка пожал плечами:

— Мы должны знать, сколько квадратных метров у нас в комнате.

Мама накорябала на инее круг ребром денежки и велела:

— Узнай.

И вот Мишка глядел на этот круг справа и слева и трогал его, пальцы раздвигал сколько мог и ходил ими по холодным границам круга, и перепрыгивал с одной стороны круга на другую…

И, наконец, сдался и сказал:

— Мы можем измерить только в самом широком месте. Это два радиуса, да ведь? И вот, наверно, это должно сколько-то раз убираться в площади. И в длине края тоже, чтобы мы могли сделать плинтус…

— Укладываться должно, — поправила его мама, — не убираться. Так знаешь, оно и укладывается! Это расстояние укладывается в длине «пи» раз, и площадь надо считать через число «пи»…

Мама говорила, что если бы они к папе дольше ехали, Мишка бы и вычислил число «пи», как вычисляли его много лет назад древние люди в Египте и в Вавилоне.

— Есть числа, которые существуют сами по себе. Они придуманы Богом или высшими силами, или природой, — рассказывала в маршрутке мама, — а человеку остаётся их только открыть.

И Мишка, получатся, тоже сделал открытие.

С мамой хорошо было ездить к отцу. Пока никто не мешал, они разговаривали про математику, и про строительство, и про картины.

Танька в том году в школу пошла, а Владька стал ходить в детский сад. А в школе как раз открылась продлёнка. Мишке повезло, что когда он был маленький, её не было. Мама говорила:

— Как хорошо, что младшие дети пристроены.

А Таньке не повезло. Она плакала по утрам и говорила:

— Мама, смотри, я кашляю! — хотя кашлять и не получалось.

Маленький Владька подначивал её:

— Ну, ну, ты кашляни!

Танька отталкивала его, просила маму:

— Ты договорись, чтобы меня опять в садик приняли!

Мама отвечала:

— Тебе же исполнилось семь лет. Кто тебя возьмёт обратно в детский садик?

А Танька её учила, как взрослая:

— Ты сразу не говори, что не получится! Надо сначала сходить, попробовать!

И снова пыталась кашлять: «Кхе-кхе», и всем было смешно.

А потом как-то раз у неё получилось как следует, правдоподобно кашлять, и её наконец-то не повели в школу. Но это уже после было, это — через год. Танька успела привыкнуть к школе, и во втором классе её только и знали хвалить, не то что Мишку. «Четвёрок» у неё, кажется, вообще не было, одни «пятёрки». И папка рассказывал, что всем на работе хвастается, какая умная у него дочь. Он к тому времени уже вылечился и опять стал в мастерскую ходить.

Владька спросил однажды ни с того ни с сего:

— Пап, а на твоём станке есть защита от дурака?

Отец поглядел на него, не понимая. И мама быстро сказала:

— Это я рассказывала ему, что так называют — когда сразу двумя руками включать надо…

И папа сказал:

— Есть.

А мама быстро сказала папе:

— Я выгладила тебе спортивный костюм. Тот, новый!