Подросток Ашим

У Мишки появлялась иногда… затычка. Как будто без причины. Мама про отца говорила, что он самый необыкновенный человек, которого она знала, и Мишку просто раздирало от желания узнать, что в его отце было такого особенного. Он теперь винил себя за то, что слыхал от отца в основном придирки и замечания. Что-то в Мишке не так было, если самый лучший, самый умный на свете человек не говорил с ним так, как всегда говорит мама. Потеря чего-то, чего он так и не узнал, была с Мишкой теперь всюду. Он думал о себе: «Я олух, я совсем никудышний человек», — хотя у него вдруг появилось много тем в разговорах и его все слушали.

И теперь можно стало друзей приводить.

Мишка показывал им свой первый мультик — как человек с головой Толика Петрова запускает мяч в густую крону дерева, и оттуда валится ещё один мальчик, Димка Моторин, и начинает за Толькой гоняться. Они спотыкаются об ещё одного из класса, он лежал на песке и теперь издаёт жуткий звук, вроде такого «Мяу!», а они оба летят кувырком, а после все начинают колошматить друг друга. Кулаки так и мелькают, и не поймёшь, где чей, и всё это под оглушительную барабанную дробь. Владька не спит, он в садике, и вообще — никто не скажет тебе: «Тихо, тихо…» Головы Мишка взял с общей фотографии класса, а туловища, ручки и ножки нарисовал сам, и было в самом деле смешно, все чуть ли не под столом ползали, и Петров с Моториным тоже, а потом, отсмеявшись, Маторин сказал:

— У меня папка запаролил компьютер, а мой нетбук в сейфе держит, из вредности…

И в его словах слышалась такая неприкрытая печаль оттого, что он не может в ответ сделать мультфильм про Мишку, что Мишка опешил — выходит, зря он старался и делал такой мультфильм?

В растерянности он спросил у Димки:

— А если вдруг твой папа умрёт?

Все сразу перестали смеяться и стало тихо, только по инерции Борька Сомов ещё хмыкнул разок. И Толька начал что-то говорить: «А вот, это….» — и не докончил. А через минуту все уже потянулись в коридор обуваться. Мишка понял, что сказал что-то не то, и что друзьям разонравилось у него в гостях.

«А всё потому, что я думаю про то, что он умер, — ругал себя Мишка. — Надо думать про то, что у всех бывает, не только у меня…»

Мишка самое страшное прогонял, но вспоминалось вокруг да около страшного. Как Владька подошёл к нему и спросил: «А нас не будут колоть?» И Мишка только потом понял, что это соседка, тёть Маша, маме зачем-то укол сделала. Та, которая учила её папе делать уколы.

И ему стоило огромного труда выговорить наугад: «Не, нас не будут».

А их и впрямь не кололи.

А после за столом родственник, отцовский двоюродный, всё лез к Мишке, всё повторял: «Ты старший теперь, да, за мужика остаёшься, да…»

Мишка отворачивался, а его с силой разворачивали обратно, чтобы в его лицо дышать. «Теперь ты повзрослеешь, — обещал родственник. — Взрослеют когда? Думаешь, когда в школах да в институтах отучишься? Нет, взрослеешь, когда похоронишь кого-нибудь из своих, да… Я вот, когда мать похоронил, тоже как ты был…»

Тут Мишку охватил настоящий ужас и он перестал слышать, что говорил дядя, а только глядел на маму и не знал, как защитить её. Ведь правда, вместо папы это могла быть мама. А вдруг она тоже умрёт? Мишке хотелось вскочить и кинуться к маме, поскорее дотронуться до неё, но родственники сидели за сдвинутыми столами плотно, не выберешься, Мишку с Танькой и Владькой задвинули в самый угол дивана, а мамина тарелка стояла на противоположном краю стола, и мама не сидела над тарелкой, а вскакивала, выбегала на кухню, и что-то раздавала кому-то.

Мишка того дядю своего единственный раз в жизни видел, и теперь вспоминал — и его снова ужас охватывал, что мама может умереть.

Он часто, приходя, замечал, что мама без него плакала. Тётя Маша, медсестра, приходила из-за чего-то кричать на маму и называть её дурочкой, или же ласково, уже от дверей, обнимала её и увлекала за собой в кухню, точно она была хозяйкой, а мама гостьей. Объясняла: «Поговорить надо». Из кухни слышалось мамино всхлипывание и громкий голос тёть Маши, когда она теряла терпение: «Таких упёртых, как ты, свет ещё не видывал!». И бабушка тоже приходила и закрывалась на кухне с мамой и что-то от неё требовала, и говорила:

— Урод нам в семье не нужен. Не слушаешься меня — помощи моей даже не жди!

И Мишка, слыша её, думал, про кого она так — «урод», и боялся догадки строить.

Наконец мама усадила их троих на диван и объявила, что у них скоро будет сестра. Они и спросить ничего не успели, как мама сказала: новой сестре надо приготовить место, и надо вынести из дома всё лишнее, и надо покрасить двери и подоконники.

В магазине Танька потребовала купить розовой краски, а Владик — ярко-жёлтой, синей и белой. Тётя Маша привела к ним какую-то бабушку, у той был с собой валик. Валиком, как оказалось, надо было раскатывать краску, и обе гостьи ругали маму, что таких красок никто не покупает и надо было сперва посоветоваться.