Подросток Ашим

Кирка с любопытством наблюдала за ней, слегка наклонив голову набок, и Сашке нравилось её внимание. И когда мама, наконец, поймала её и начала было вытирать ей лицо, Сашка рванулась от неё к другому краю стола, к Кирке, заверещала: «Я в домике!» — и стала карабкаться Кирке на колени, как будто это не Кира была, а Танька, сестра.

Кирка растерянная, подхватила её, и Сашка прижалась к её щеке своей не до конца оттёртой щекой и замерла на секунду, так что их щёки слиплись. Она даже дыхание задержала, и Кирке тоже захотелось застыть, набрать воздуха и подольше не выдыхать, как будто они обе тогда станут невидимками. Кирка чувствовала, что они с Мишкиной сестрёнкой заодно.

«Как странно, когда прямо дома ты можешь с кем-то играть, — думала Кирка. — А ведь Мишка всегда так живёт!» — и её разбирал интерес, что может произойти в Мишкином доме дальше. Как это, когда такая большая семья собирается за столом? И мама здесь, видно, никого не одёргивает. Кирка заметила, что она хитро глянула на неё, на Сашку — и выскользнула из кухни.

Сашка быстро устала сидеть, не двигаясь, и уже возилась, осваивалась у неё на коленках, и Кирка с трудом удерживала её. А та сначала зарывалась головой куда-то ей под мышку, а после обняла за шею и пыталась подняться во весь рост. Табуретка под ними покачнулась, и Кирка испугалась, что они обе полетят назад. Вслепую она схватилась за край стола, и Сашка тоже потянулась вслед за ней к столу. Там сразу упал на бок фужер с компотом — и розовый компот закапал на пол, и на колени Кирке, и Сашке на ноги.

Сашка вскрикнула и потянулась к фужеру не замечая Киркиной тарелки с борщом. С добавкой. Кирка про свой борщ уже забыла. И теперь она ахнула, столкнула Сашку со своих коленок и резко опустила на пол. Тут же об пол ударилась суповая тарелка. Кира глядела вниз, на пол и на юбку — мокрую, в кусочках капусты, свёклы, и морковки, и ещё чего-то— не понять. Вся гуща была одного тёмно-свекольного цвета. Она лежала на юбке среди складок, а юшка от борща — Кирка это хорошо чувствовала — просачивалась сквозь ткань и впитывалась в шерстяные колготки, и в трусики, и протекла уже внизу на табуретку.

Мама появилась в дверях, тоже ахнула и потащила ошеломлённую Кирку в ванную. Сашка бежала следом, крича:

— И мне купаться, и мне надо купаться! Я тоже облилась!

Её не пустили. В ванной мама, видать, помогала Кирке раздеться. Она выглянула из-за двери и протянула Мишке мобильник:

— Был в кармане. Сейчас бы постирали вместе с жилеткой… Положи повыше, чтоб Сашка не взяла…

Тут же за дверью полилась вода. Мама опять скрылась в ванной, и сквозь плеск воды раздался её голос:

— Зачем же ты всё подряд мочишь! Мы бы с тобой вместе, осторожненько, мы бы с тобой только грязные места, а ты сама не знаешь, что делаешь…

Мама показалась из ванны с тазиком в руках. В тазике горбом поднимались из воды перепутанные Киркины вещи.

— Всё не надо было мочить, — повторяла мама. — Ну ладно, ничего, всё постираем и сразу высушим… Ты пока мойся сама, я это разложу… — и опустила тазик у дверей ванной, в коридоре. Протянула руки в ванную за вторым тазиком.

Но Кирка, в одном чёрном лифчике, выглянула за ней, нагнулась, подхватила тазик с вещами и утащила его назад в ванную. Сердито буркнула:

— Я всё сама.

И заперлась.

Мишке показалось, что лицо у неё заплаканное. Но с какой стати плакать? Подумаешь, облилась!

Мама умывала Сашку над раковиной в кухне, говорила:

— Таблетки ещё надо пить, лекарство тебя ждёт…

И Мишке объясняла:

— Я думала, с гостьей она не станет плакать, думала, сейчас принесу таблетки, вместе ей скормим всё, что нужно…

Сашка протестующе мотала головой. Оказывается, у мамы был вот какой хитрый план!

И тут зазвонил-запел Киркин мобильник. Тонкий механический голосок выводил:

— Папа может, папа может всё, что угодно! Спорить басом, плавать брасом…

Мама подбежала к ванной и принялась стучаться, но за дверью лилась вода, и Кирка то ли не слышала, то ли не могла открыть — может, она раздетая стояла и намыленная.

— Кира! Это твой папа! — прокричала мама.

Всё было без толка.

Киркин папа перестал звонить, но вскоре в коридоре снова запищало:

— Папа может, папа может…

— Да ответьте вы, наконец-то — крикнула Танька из кухни, где она ползала с тряпкой под столом. — Дикие люди, не можете по телефону поговорить!

— Давай, может, я? — спросил маму Мишка. — Или лучше давай ты?

Мама медленно протянула руку к телефону.

Она всегда отвечала на звонки немного испуганно, точно боясь услышать что-то плохое. И теперь она тоже с опаской говорила:

— Да, да… Кира у одноклассника, Миши Прокопьева. Я его мама.

В этом месте, как представлялось Мишке, Киркин отец должен был сказать:

«А, мама!» — и дальше она бы уже без страха с ним говорила, а может, и рассмеялась бы. Но мама продолжала отвечать так, точно защищалась от Киркиного отца:

— Кира сейчас не может говорить. Она… Она это, в туалете. Она перезвонит вам. Кто, я? Да я же говорю, я мама Миши… Да, я Прокопьева. Меня зовут Валентина Петровна. Вот, мы живём…