Подранок

Он был глубоко тронут. Они долго стояли у фонаря возле автобусной остановки, обнявшись, а потом отправились писать ночной этюд. Всё в природе, даже цвета, тогда были какими-то необыкновенными: ультрамариновыми и серебристыми… Этот её поступок глубоко врезался в память Константину. И сейчас, сидя на подоконнике, юноша вспоминал Елену с благодарностью… Эта женщина старалась не причинять ему боль. И даже тогда, когда заметила его зарождавшееся чувство и честно сказала, что не может на него ответить. Единственная женщина, поговорившая с ним откровенно! Костя был на десять лет моложе её; она безответно любила другого человека.

Их отношения переросли в нежную, возвышенную дружбу. Они стали близки настолько, что могли говорить целыми ночами напролёт, доверяя друг другу самое сокровенное и желая искренне другому земного счастья.

«Тебе не больно об этом говорить?» – спрашивала Елена, когда хотела с ним посоветоваться как с мужчиной в каком-то деликатном вопросе, касающемся её возлюбленного. «Всё в порядке. Говори», – отвечал Лазарев.

* * *

Родители были в нём крайне разочарованы и часто отказывались его понимать.

«Что за разговоры по ночам?! Лучше садись занимайся или ищи себе работу! – сердился отец. – Ты бы не слушал так громко музыку! Как она нам надоела! Ты бы не пил пиво! Не вздумай мечтать о машине – разобьёшься! Шёл бы лучше деньги зарабатывать: всё равно толком не учишься!» – только и слышал он дома.

«Всё у тебя – не как у людей. Ну кто под вечер собирается кататься на лыжах?! Люди скоро ложатся спать… Зачем стоишь по сорок минут в ванной перед зеркалом и смыливаешь мыло! Ты совершенно не умеешь экономить! Почему бы тебе вместо встреч с друзьями и ночных разговоров не помочь нам на даче сажать картошку?!» – возмущалась мать.

В конце концов, оставили бы они его в покое!

Они – не без дядиной помощи – зачем-то «отмазали» его от армии, когда он не поступил в вуз. Тогда разразился давно назревавший конфликт. «Не поступил – и пойду служить! – заявил он родителям. – Нечего оберегать меня и вмешиваться в мою жизнь!» Косте не нравилось, что они пытаются «распоряжаться его жизнью». Он хотел самостоятельности и независимости и, чувствуя давление, начал открыто противостоять влиянию родных. И неизвестно, чем бы тогда закончилось это противостояние, если бы дядя Иван не увёз его на Байкал.

Вернувшись, он сдал успешно экзамены в университет и был зачислен на первый курс, но отношения с родителями стали ещё сложнее. Лишь только они начинали слегка налаживаться, случалась какая-нибудь нелепость, и Костя срывался, дерзил, хлопал дверью, уходил ночевать к другу… Родители тревожились: они считали, что он «прожигает жизнь» и что «ничего путного из него не получится». Только бабушка по-прежнему в него верила и сочувствовала внуку. Она старалась сделать так, чтобы он не чувствовал жизненной неудовлетворённости: тайком покупала ему сигареты, давала деньги и, как считали почти все родственники, «невероятно его избаловала». Если Костя приходил выпившим, она бережно раздевала его и укладывала в постель, а наутро отпаивала свежим чаем. Бабушка очень переживала его охлаждение к учёбе. «Ваш университет – это же целый мир, целый город. Столько можно всего познать, столько взять от этого города! А ты что оттуда вынесешь?!» – сетовала она.

И это была правда. Можно было «вынести» непомерно больше. Бабушка хотела для внука научной карьеры. Она видела его будущим профессором, известным и уважаемым, в изящном костюме, читающим лекции с кафедры… С детства бабушка покупала ему различные словари, справочники и энциклопедии. Огромная библиотека была собрана ею. Внук же ничуть не стремился к карьерному росту. Она схватывал всё легко, но, как и в школе, не отличался прилежанием и занимался только тем, что было ему интересно.

А интересно ему было немногое: собственное творчество, философия и некоторые поэты.

«ИРЛЯ»

Молодой человек перевёл взгляд со стихов на лежавшую на столе толстую тетрадь. На обложке были написаны четыре крупные буквы: «ИРЛЯ». «История русского литературного языка» – так назывался предмет.