Подполье на передовой

- Знаю, знаю, что все вы хлопцы смелые. Но в нашем деле есть кое-что страшнее чьей-либо смерти, Это - провал организации, всей подпольной работы, налаженной с таким трудом. Безрассудная, неизбежная и неоправданная гибель десятков, а может, и сотен самых честных, самых верных наших людей. Ты видел их у меня... тебя многие видели... В случае чего потянется ниточка... А там и меня... и моих знакомых... И глупость может обернуться трагедией.

- Зачем ты так, папа...

- Может, я не сказал бы тебе этих горьких слов, если бы речь шла только о моей жизни. Понимаешь ты это? Не о себе забочусь. Об общем деле. Запомни: драться с умом надо. Перед нами опытный враг. Опытный, умелый и беспощадный. А тебе, Борис, никто из наших людей не вверял свою жизнь и не поручал так необдуманно и глупо рисковать ею. Я давно хотел поговорить с тобой, да все времени не было. Мне Аза намекала...

- А что Аза? По ней, так мне и на улицу нельзя выйти. Я ж не девчонка...

- Погоди. Что-то у нас не получается разговор. Вижу: ты так и не понял меня. Плохо, брат, выходит.

Островерхов прошелся по комнате, остановился у окна, задумался. Что ж это я не могу найти с ним нужного тона? Почему у него настороженная отчужденность? Если сын тебя не понимает, то как же тогда с другими? Выходит, они совсем не приняли моих увещеваний? А если б это мне читали такие проповеди? Не теперь, а тогда, в восемнадцатом, когда тащил взрывчатку на французский пароход, когда пускал под откос белогвардейские эшелоны, когда гвоздем и ногтями рыл подкоп из деникинской камеры смертников, а? Пожалуй, послал бы я тогда проповедника к черту. Ведь драться хотел, зубами рвать, своими руками врага за горло душить, бить, взрывать, стрелять, пока не останется ни одного белобандита на родной земле. Так-то, Степан. Вот тут, должно, и ключик спрятан.

- Слушай меня внимательно, сын, - Островерхов резко обернулся к Борису.

Борис, словно подброшенный пружиной, судорожно сглотнул подкативший к горлу ком.

- Сегодня вечером на заседании штаба примешь присягу, дашь партизанскую клятву и получишь личное боевое задание. Но сразу предупреждаю: дисциплина - первый наш закон. Ни одного случая своеволия не допущу, на поблажку не надейся. Дисциплина, сынок, самая большая храбрость. И с этого давай-ка начнем.

- Есть, с этого начинать, - звонко выкрикнул Борис, и отец не выдержал, засмеялся и крепко обнял сына.

Вечером Островерхов побеседовал еще с шестью комсомольцами, и каждый из них получил свое боевое задание. Володя Ерохин, устроенный на работу в полицию, должен был добывать продукты, медикаменты, табак, одежду, оружие и сообщать подпольщикам ночные пароли. Четырнадцатилетний Петя Растригин с первых дней оккупации стал верным помощником и неразлучным спутником своей матери Татьяны Федоровны, которой была поручена трудная задача: поддерживать постоянную связь подполья с партизанами А. А. Егорова. Поэтому Петю так и закрепили связным. Связными подпольщиков стали Нина, Зина, Толя Студеникины. Островерхов считал хорошо налаженную сеть связных одним из важнейших условий успешной деятельности организации и поэтому постоянно заботился о расширении и укреплении этой сети, тщательно отбирал для этой цели людей, лично инструктировал их, постоянно выслушивал их доклады и в то же время принимал все возможные в тех условиях меры, чтобы каждый связной знал только свои объекты связи и никоим образом не расширял сферу своих знакомств с другими членами организации и с другими связными.

Борису не пришлось больше пробираться на минные поля и устанавливать световую связь с противоположным берегом бухты. Он стал "паспортистом". Ему поручили подделку документов, позволявшую прибавлять или убавлять возраст тех, кого наметили к отправке в Германию или на строительство оборонительных сооружений. По молодости и горячности парень чуть было не обиделся за то, что вместо отчаянно опасных и дерзких диверсий его посадили за эту неинтересную, тихую и однообразную работу. Но Виктор Слезак как-то хитровато подмигнул ему, многозначительно произнес:

- Тут, брат, дело такое: каждая буква кровью пахнет. Да что там буква! Каждая закорючка. Это, парень, не ломиком орудовать. Тут тонкий талант нужен. Поверь мне, за нашу с тобой работу люди еще не раз спасибо скажут. Попомни мое слово.

Позже, гораздо позже, когда только через его руки прошло сто шестьдесят паспортов, Борис понял, как нужна была его "скучная" работа, скольких людей она спасла от фашистской каторги. Но это пришло позднее, а пока что Борис, вспомнив, что договорились начинать с дисциплины, тяжело вздохнул и принялся за дело, хотя в душе не переставал завидовать своим друзьям, получившим задание вести разведку. Тем более, что по озабоченному виду отца, по какой-то особой приподнятости в настроении всех приходивших по разным "просительским" делам в контору сельскохозяйственной общины, чувствовал: подпольщики чего-то ждут, к чему-то готовятся.

Как-то вечером в конце января к Борису забежал Петя Растригин, заглянул через плечо Бориса в справку, над которой тот колдовал, и неожиданно выпалил: