Подозреваются в любви

— Что-то наподобие, — усмехнулась Дашка, не обидевшись.

Женщина, казалось, заинтересовалась кандидаткой в уборщицы серьезно. Ей не понравилась ее молодость и нахальство, но, с другой стороны, поэтесса обратила внимание на аккуратные руки с короткими, чистыми ногтями, удостоила одобрительным взглядом собранные в пучок темные волосы, свежее, без следа косметики лицо. Такая не запьет и не загуляет, вряд ли станет опаздывать на работу или часто болеть. Да и ее молодость все-таки скорее плюс, чем минус, — не замужем пока, детей нет и рваться домой среди дня она не будет. Кстати, о доме.

— А у вас прописка московская? — спросила женщина у Дашки, которая терпеливо ждала в дверях, понимая, что ее изучают и взвешивают все за и против.

— Да, — решительно соврала она.

— Ну, давай тогда чайку попьем, — вдруг предложила поэтесса и полезла за заваркой, — тебя как зовут-то? Даша? А меня Серафима Николаевна, можно просто Фима, если не станешь тырить конфеты из нижнего ящика и каждый день будешь поливать мои цветочки. А то я про них забываю. Договорились?

Дашка кивнула, поставила сумку на пол и присела напротив Фимы.

— А вы что, официально меня берете? Или надо все-таки начальство дождаться?

— Надо, — хихикнула Фима, — только начальству по фигу. Главное, чтоб ты мне понравилась, в конторе только я да Мишка целыми днями. Это бухгалтер наш. Вот мы и решаем, кто тут полы будет драить.

А чего их драить, если тут только Фима и неизвестный Мишка, мелькнуло вдруг в Дашкиной голове. Но место было неподходящим для обнародования такого рода вопросов, и Дашка смолчала. Однако Серафима сочла нужным пояснить:

— Толпы ходят, и все непризнанные гении в грязных ботинках. Натопчут, наорут, а то и цитировать себя примутся, это вообще песня! Писатели, блин!

— Не любишь их? — вежливо заметила Дашка.

А за что бы Фиме их любить? Несмотря на непризнанную гениальность и грязные ботинки, их книги печатали, им платили гонорары, в десятки раз превышающие ее зарплату. У нее, правда, было одно преимущество — она могла бесчисленное количество раз заставлять авторов переписывать их шедевры и получала от этого незабываемый кайф. Однако совсем отказать им она была не в состоянии, не в ее компетенции.

Дашкин вопрос остался без ответа, Фима только презрительно фыркнула и разлила чай по треснутым бокалам. Даша жадно опустошила свой.

— Ты все-таки скажи, где у вас туалет, — вздохнула она, — а то я сейчас умру.

Потом Фима рассказывала, как тяжело ей работается, несмотря на такого замечательного Юрия Ильича, как тяжело прожить на зарплату, как тяжело писать гениальные стихи, которые нигде не печатают.

— Ты думаешь, я здесь по призванию сижу? — вопрошала она, скорбно закатывая маленькие серые глазки, — нет, милая, я по призванию — поэт! Вот покручусь в этом бизнесе, заведу знакомства, начну печататься… А то пишут одну хрень!

Она курила одну за другой сигарету, читала свои стихи — корявые, перегруженные деепричастными оборотами, — и совсем не обращала внимания на Дашку. Та уютно дремала, напившись до отвала чаю с конфетами. По комнате плавали сигаретный дым и хриплый, торопливый голос Фимы.

— У меня мама с папой профессора, а получают копейки в своем институте. У них, видите ли, принципы. Они, видите ли, в коммерческих вузах работать не могут. Им студенты нужны талантливые и чтобы в рот заглядывали, а не тупо в учебник пялились и денежки на счет переводили. Ничего по-человечески не умеют, родители называются! Да с их связями и мозгами я бы сейчас… Провинциалы вон везде пробиваются, а ты тут сиди за три копейки! Можно через постель, конечно, но противно.

В последнее высказывание верилось с трудом. У Фимы был вид голодной до любви женщины, готовой принять за принца фонарь, одетый в брюки. Но, вероятно, фонарей таких не встречалось на ее пути, и Фима усиленно изображала феминистку, начисто отрицающую свой интерес к мужскому полу.

— А ты вот чего вдруг уборщицей собралась? — неожиданно заинтересовалась Фима. — Тоже небось не от хорошей жизни?

Дашка встрепенулась.

— Да я то… это…

— Что мямлишь? Неужели стыдишься? Теперь прятаться от знакомых станешь, да? Говорить, что работаешь в престижной фирме секретаршей, что шеф с тебя глаз не сводит и зарплату повышает два раза на неделе, так ведь?

— Да не буду я, — снова промямлила Дашка, — и ничего я не стыжусь.

— Ты, наверное, в институт провалилась, да? — проницательно сощурилась Фима, — и с родителями поцапалась. Да еще и из дома ушла, то-то у тебя сумка здоровенная. А теперь, значит, желаешь совершить трудовой подвиг, начать карьеру с самых низов. Угадала я?

Дашка судорожно сглотнула и соврала:

— Прямо в точку.

Фима довольно хмыкнула:

— У меня глаза наметанный. И куда ты сбежала? К парню своему?

— Парня у меня нет, — призналась Дашка, ради разнообразия решив сказать правду.

Фима заулыбалась еще шире.

— И не надо, — весело взмахнула она короткой рыжей челкой, — на фига тебе парень? Только учти, твоей зарплаты на квартиру не хватит и на комнату не хватит. Разве что на полкойки, — она хрюкнула радостно от своей шутки, — так что, думай, мать!