Подозреваемый

Холли надеется, что больше никаких откровений насчет других похитителей не будет, но при этом знает: его слова заинтриговали ее, пусть и против воли.

— Эрнест Сандоваль ездит на «Шевроле Импал» модели 1964 года. Приборный щиток раскрашен в разные цвета, а потолок салона обит красным бархатом.

Длинные пальцы поглаживают друг друга, поглаживают и поглаживают.

— Эрнеста интересуют святые, которые незнакомы его набожной жене. И он знает удивительные места.

«Мистер Гудбар» начинает забивать рот Холли, от него слипается горло, но она заставляет себя откусить еще кусочек.

— Древние духи обитали в Нью-Мексико еще до того, как появилось человечество. Ты — ищущая?

Холли понимает: если она слишком уж активно подыграет ему, он ей не поверит.

— Я так не думаю. Иногда мы все чувствуем: чего-то недостает. Но это свойственно всем. Такова человеческая природа.

— Я вижу в тебе ищущую, Холли Рафферти. Крошечное семечко души ждет, чтобы вырасти в могучее дерево.

Глаза его напоминают чистый поток, да только на дне скопилась какая-то муть.

Опустив глаза, она говорит:

— Боюсь, ты разглядел во мне слишком много. Я — не мыслитель.

— Секрет не в том, чтобы думать. Мы думаем словами. А то, что лежит за реальностью, доступной нам, есть истина, которую словами не выразить. Секрет в том, чтобы чувствовать.

— Видишь, вроде бы ты объясняешь просто, но мне это все равно недоступно, — она смеется. — Моя самая большая мечта — торговля недвижимостью.

— Ты недооцениваешь себя, — заверяет он ее. — В тебе огромный потенциал.

На широких запястьях, на кистях с длинными, тонкими пальцами нет ни волоска. То ли от рождения, то ли потому, что он пользуется кремом для эпиляции.

Глава 40

Обдуваемый порывами ветра, врывающимися в открытое окно водительской дверцы, Митч проехал мимо дома Энсона в Корона-дель-Мар.

Большие кремово-белые цветы сорвало с магнолии и прибило к входной двери. Там они и лежали, освещенные фонарем, который горел на крыльце всю ночь. В самом же доме не светилось ни одного окна.

Митч не верил, что после убийства родителей Энсон приехал домой, принял душ и лег спать. Он наверняка находился сейчас совсем в другом месте: возможно, реализовывал еще какие-то коварные планы.

«Хонда» Митча более не стояла у тротуара, где он ее оставил, когда приехал к дому Энсона, следуя указаниям похитителей.

В следующем квартале он остановил «Крайслер», доел батончик «Хершис», поднял стекло, вышел из автомобиля, запер его. К сожалению, «Крайслер» очень уж резко выделялся среди других, застывших у тротуара автомобилей. Ему полагалось стоять в музее, а не на улице.

Митч свернул в проулок, который вел к гаражу Энсона. Свет горел на первом этаже квартиры, расположенной над двумя примыкающими друг к другу гаражами на два автомобиля каждый.

Некоторые люди могли работать и в половине четвертого утра. Или мучиться от бессонницы.

Митч широко расставил ноги, чтобы ветер не унес его с собой, и всматривался в зашторенные окна.

Из библиотеки Кэмпбелла он ступил в новую реальность. И многое теперь виделось ему по-иному, совсем не так, как прежде.

Если у Энсона было восемь миллионов долларов и полностью оплаченная яхта, ему, возможно, принадлежали обе квартиры, расположенные в доме, а не одна, как он всегда говорил. Он жил в той, что окнами выходила на улицу, а вторую использовал как офис, где и занимался теми делами, которые позволили ему разбогатеть.

И бодрствовал в этот час не сосед, а сам Энсон, работал, сидя за компьютером.

Возможно, не работал, а размышлял над тем, в какие дальние страны отправится в ближайшее время на яхте.

Калитка открылась на узкую дорожку. Мимо гаража она привела Митча в выложенный кирпичом маленький дворик, разделявший две квартиры. Свет в дворике не горел.

Перед двориком тянулась клумба с папоротниками и цветами. Справа и слева за высокими заборами стояли соседские дома. Участки были маленькие, и эти дома практически полностью отсекали ветер. Вместо порывов в дворик проникали только легкие дуновения.

Митч поднырнул под высокие листья тасманийского папоротника, которые чуть заметно покачивались. Замер, всматриваясь в дворик.

Обзору листья папоротника мешали, но не очень, так или иначе он все видел, во всяком случае, не упустил бы момент, когда хозяин решил бы пересечь дворик, направляясь из квартиры-офиса в жилую квартиру.

Сидя под папоротником, Митч полной грудью вдыхал запахи тщательно обработанной почвы, неорганических удобрений и мха.

Поначалу запахи эти его успокаивали, напоминая о жизни, где все было просто, жизни, которая оборвалась каких-то шестнадцать часов тому назад. Но уже через несколько минут смесь этих запахов навеяла мысли о запахе крови.

В квартире над гаражами погас свет.

Возможно, не без помощи ветра, хлопнула дверь. Но при этом ветер не смог заглушить шум громких шагов на наружной лестнице, которая вела во внутренний дворик.

Всматриваясь между листьями папоротника, Митч разглядел медведеподобную фигуру человека, пересекающего выложенный кирпичом дворик.