Подозреваемый

— Меня не будет дома, когда они позвонят завтра в полдень, они не смогут найти меня по мобильнику и поймут, что со мной у них ничего не вышло. Убьют ее, тело где-нибудь спрячут и смоются.

Уверенный в себе мужчина был в элегантных кожаных туфлях, брюках из черного шелка и серой шелковой рубашке, под цвет глаз. Золотой «Ролекс» сиял на руке, поблескивали отполированные ногти.

— Пытать ее они не будут, — Энсон все говорил. — Это блеф. Скорее всего, даже не изнасилуют перед тем, как убьют, хотя я на их месте, конечно же, изнасиловал бы.

Двое крепких мужчин вышли из-за кресла Митча, взяли его в клещи. Каждый держал в руке пистолет с глушителем, а такие глаза, как у них, человек обычно видел в зоопарке, стоя у клетки с хищником.

— У него оружие под пиджаком, на пояснице, — сказал им Энсон. Добавил, уже Митчу: — Я нащупал его, когда обнимал тебя, братец.

Теперь Митч задался вопросом: а почему он сам ничего не сказал Энсону о пистолете, когда они ехали в «Экспедишн» и их не могли подслушать? Возможно, в самых глубоких катакомбах его подсознания таилось недоверие к старшему брату, в котором он не желал себе признаться.

У одного из телохранителей кожа оставляла желать лучшего. Угри покрывали все лицо. Он приказал Митчу встать, и Митч поднялся с кресла.

Другой телохранитель задрал полу пиджака и взял пистолет.

Когда ему велели сесть, Митч повиновался.

Наконец он обратился к Энсону, но сказал только одну фразу:

— Мне тебя жалко.

Сказал правду, но в жалости этой было только сострадание и ни капли нежности, жалость эта граничила с отвращением.

Впрочем, какой бы ни была эта жалость, Энсону она не требовалась. Он сказал, что гордится Микки, потому что тот прошел через родительское горнило и остался самим собой, а вот он сам сломался. То была ложь, испытанный прием манипулятора.

Он гордился свойственными ему хитростью и безжалостностью. Услышав, что Митч жалеет его, он разозлился донельзя, глаза сузились, губы разошлись в злобном оскале.

Словно почувствовав, что Энсон сейчас выстрелит в брата, одетый в шелк мужчина поднял руку, «Ролекс» блеснул в свете ламп:

— Только не здесь.

После короткого колебания Энсон вернул пистолет в плечевую кобуру.

А Митч вдруг вспомнил слова детектива Таггарта, произнесенные им восемью часами раньше. Он не знал, откуда эти слова, не было у него уверенности, что они в полной мере отражают сложившуюся ситуацию, но чувствовал, что обязан произнести их вслух:

— Кровь вопиет ко мне от земли.

На мгновение Энсон и вновь пришедшее трио застыли, как фигуры на картине, в библиотеке воцарилась мертвая тишина, ночь и та замерла за дверьми в сад, а потом Энсон вышел за дверь, телохранители отступили на пару шагов, по-прежнему контролируя каждое движение Митча, мужчина, одетый в шелк, устроился на подлокотнике кресла, в котором только что сидел Энсон.

— Митч, — сказал он, — ты сильно разочаровал своего брата.

Глава 26

Такой золотистый загар Джулиан Кэмпбелл мог приобрести, лишь пользуясь собственным солярием. Рельефная мускулатура говорила о наличии домашнего тренажерного зала и персонального тренера, а гладкое лицо, все-таки Джулиану было за пятьдесят, — личного хирурга.

Рану, которая оборвала его фэбээровскую карьеру, Митч не заметил, как и признаков инвалидности. Триумф Джулиана над физическими недостатками, должно быть, не уступал его экономическим успехам.

— Митч, меня распирает любопытство.

— Насчет чего?

Вместо ответа Кэмпбелл продолжил:

— Я — человек практичный. Если в моем бизнесе что-то нужно сделать, я это делаю, а потом не страдаю от болей в желудке.

Митч расшифровал его слова просто: Кэмпбелл не позволяет себе мучиться угрызениями совести.

— Я знаю многих, которые делают то, что должны. Практичных людей.

Через тринадцать с половиной часов похитители намеревались позвонить в дом Энсона. Если он, Митч, не сможет снять трубку, Холли умрет.

— Но впервые столкнулся с человеком, который готов пришить собственного брата, чтобы доказать, что здесь он — самый крутой.

— Ради денег, — поправил его Митч.

Кэмпбелл покачал головой:

— Нет. Энсон мог попросить меня проучить этих щенков. Они только думают, что им все дозволено.

Митч понял, что сюрпризы для него не закончились.

— Через двенадцать часов они умоляли бы нас взять деньги за то, что вернут тебе жену в целости и сохранности.

Митч ждал. Ему не оставалось ничего другого, как ждать.

— У этих парней есть матери. Мы сожгли бы дом одной, возможно, разбили бы лицо другой, так, чтобы для восстановления того, что было, потребовался бы десяток пластических операций. Еще у одного есть дочь от бывшей жены. Она ему очень дорога. Мы остановили бы ребенка по пути из школы, раздели бы догола, сожгли одежду. Потом сказали бы папаше: в следующий раз мы сожжем одежду прямо на маленькой Сюзи.

Раньше, по наивности, Митч хотел затянуть Игги в эту историю, чтобы оградить Энсона.

Теперь задавался вопросом: хотел ли он, чтобы других невинных людей избивали, жгли, калечили ради спасения Холли? Может, нужно благодарить бога за то, что ему не предоставили право выбора.