Подозреваемый

— Где он? Что с ним? Где ты его видел?

Я молчал. Во мне колыхнулось, наверное, чисто мужское самолюбие. Да и о чем я мог ей рассказать? О том, что несколько дней просидел в камере вместе с ее любовником, а потом (после выполнения профессионального долга) был выпущен на волю для произведения обыска у гражданки Копосовой Александры Ивановны.

Между тем Саша встала передо мной на колени:

— Умоляю тебя, скажи…

Мне хорошо была видна ее нежная шея, часть спины и даже грудь. Она касалась щекой моих колен, и глаза ее были полны слез.

— Я все тебе прощу. Каждый из нас наживается на чем-то…

Как только были произнесены эти слова, во мне все точно перевернулось:

— Я ни на чем не собираюсь наживаться. Я влез в эту грязь случайно и скоро выберусь из нее…

— Не выберешься! — завопила Саша, поднявшись с пола. — Я тебя упеку! Ты все знал о кулоне. Ты помог убить старуху! Ты собственными руками убил Змеевого. Ты вместе со мной охотился за кулоном. Каторжник!

Я ушам своим не верил. Она раскраснелась: щеки — размытая киноварь, губы алели, глаза отливали такой чудной голубизной, что я не удержался и сказал:

— Ты необыкновенная! — и сделал шаг в ее сторону.

То, что случилось в последующие две минуты, не укладывалось у меня в голове.

Сашенька грохнулась на пол и стала рвать на себе платье. Она разорвала его вдоль, сдернула с себя лифчик и завопила:

— Насилуют! Помогите!

Я распахнул настежь дверь (сообразил!) и тоже закричал что есть мочи:

— Граждане!

Никто не открыл дверь. Сашенька замолчала. Она перевернулась на живот. Полежала несколько секунд в такой позе, потом подняла голову и крепко выругалась в мою сторону, предложив мне закрыть дверь с наружной стороны.

Я ушел, шатаясь. Оскорблений за неделю было предостаточно. А это последнее меня прямо-таки пришибло. Я уехал в Черные Грязи, надеясь хоть как-то успокоиться. На даче никого не было. Печка по-прежнему оставалась развороченной. Я лег спать и вскоре уснул. Поздно вечером ко мне пришел Костя.

— Несчастье, — сказал он. — Сашеньку задавили машиной.

— Когда? Где?

— Как только вы ушли от нее, тут же к ней направился Петров. Он ходил вокруг дома, пока вы были у нее. Часа два Петров разговаривал с Сашей, должно быть, первый допрос оформлял. А потом ушел. А через полчасика вышла из дому и Саша. Она позвонила по автомату и направилась к остановке, села в автобус. На площади Ильича сошла. Здесь снова подошла к телефонной будке, но звонить не стала.

В это время на тротуар въехал самосвал, и такое впечатление, будто Саша пошла навстречу машине. Между тем самосвал рванул на полную катушку и сшиб Сашу. Затем дал задний ход и помчался к переезду. Как назло, ни одной машины. Я метался вокруг да около, а тем временем машина скрылась. Я позвонил в милицию и побежал к Саше. Она лежала в крови, приехала "скорая помощь", и ее увезли в шестую городскую больницу, вот телефоны.

Я тут же оделся, и мы побежали к автомату. Из больницы нам ответили:

— Разрыв мочевого пузыря. Операция прошла нормально.

Смерть Кати-маленькой

Вышел я за водичкой и у крана повстречал Соколова.

— Давненько не видел вас, — заговорил он первым. — На курортах были али так, в командировке?

— В командировке, — ответил я, закрывая правой рукой подбитый глаз. — А что слышно тут у вас?

— А что у нас слышно. Все то же. Шурика в лечебницу отправили. Зинка гастролирует как всегда, вчера устроила тут представление небольшое. Да, вот еще тут какое дело. Этот следователь из прокуратуры к Сургучеву привязался, все про самосвал расспрашивает, ищет убийцу, да где его найдешь теперь… Тут, конечно, была у Сургучевых одна беда, да пусть о ней другие вам расскажут.

Соколов поволок свою тележку с вываркой и двумя ведрами.

— А зачем вы воду возите? — спросил я, чтобы замять неловкость от слов соседа. — У вас же водопровод.

— Водопровод-то водопроводом, а все равно здесь вода чище, да и так прогуляться интересно мне…

— А Сургучев работал раньше на самосвале? — спросил я.

— И вы туда же! А то не знаете, что он работал на самосвале.

— Так какая беда случилась тут?

— Неужто не слышали? Катька сургучевая утопилась. Три дня как похоронили.

— Не может этого быть!

— А вот может, — сказал Соколов. — Отец ревел, как бык недорезанный. И вас, говорят, клял почем зря…

— Меня-то за что?

— А к себе, говорят, малолетку таскать вы стали, я, правда, не верю, мало ли что наболтают в поселке.

Я, должно быть, побледнел. Соколов спросил:

— Что с вами?

У меня действительно заколотилось сердце и сдавило в горле.

— Ничего, ничего, — поспешил я ответить. — Жутко как. Такая славная девочка.

— Мне самому не по себе. Бывало, идет как ромашечка, чистенькая, беленькая, а вот пойди, наложила на себя руки.