Подозреваемый

Как же все в этом мире повязаны, думал я. И как всё исторически сплетено и спутано в один чудовищный узел. Работая над своими "12 блаженствами" (в основу взята Нагорная проповедь Христа), я неожиданно для себя вышел на тему противоборства, если можно так выразиться, апостола Павла и императора Нерона. Нерон тоже любил гладиаторские состязания, когда на живых людей в овечьих шкурах выпускали голодных львов и шакалов. Он устраивал оргии с девицами и собаками, с живыми кострами, когда девиц обливали растительным маслом и использовали вместо светильников в нероновских садах. Я разрабатывал сюжеты с казнью апостола Павла, с тайнами подземелий царя Ирода, где был казнен Иоанн Креститель и где томился апостол Павел, изредка навещаемый правнучкой Ирода Великого, Друзиллой, женой прокуратора Иудеи Феликса. И вдруг вот тебе живые слепки с древних аномалий — сегодняшние нероны, феликсы, друзиллы — и жизнь моя отныне в их руках. Не соврал же Долинин, когда поведал о своем разговоре с Касторским относительно моей судьбы. А может, и соврал, гнусный злодей, предложив мне во спасение написать для Кащея двадцать живописных сюжетов для его сауны. Легко проверить, впрочем. И во мне взыграл охотничий азарт: была ни была! Нет в мире ничего случайного. Через все казни суждено, должно быть, пройти! Бог даст, живым, возможно, останусь. И я сказал Шурику:

— А не обманет меня Кащей?

— Такого за ним никогда не водится.

Вечером мы пришли с Шуриком к Касторскому.

— Фу! — ласково пропел Касторский в сторону Шурика, и тот повалился на бок, подняв лапки.

— Я пришел, чтобы уточнить ваш заказ, — с достоинством сказал я.

— Какой заказ?

— Двадцать сюжетов для сауны…

— Ты что-то перепутал. Ну-ка, поясни…

Я рассказал о Долинине. Касторский схватился за живот:

— Ну и барбос твой друг. Ну и сука! Ну попляшет он у меня… А ты что, вправду художник? Мог бы это чучело нарисовать? — показал на Шурика.

— Мог бы.

— А меня? А меня? А меня? — раздались голоса за моей спиной. Я обернулся и увидел полуобнаженных девиц.

— Брысь, — шикнул на них Касторский, и те исчезли. — Что нужно, чтобы приступить к работе немедленно?

— У меня все есть: кисти, краски, разные жидкости. Можно холсты на подрамниках купить.

— Сколько берешь за портрет? — Я молчал. — Что молчишь?

— Я подумаю. А вдруг не понравится.

— И то верно.

— Я пока сделаю карандашные наброски. — Мне тут же принесли карандаши и бумагу.

Через полчаса дюжина молодых людей расположилась у бассейна. Во время трапезы Касторский хлопнул в ладоши, и к бассейну подбежал Шурик в собачьей шкуре с лицом и ногами, залепленными волосами. Он стал принюхиваться к дамам, что вызвало у окружающих смех. Дамы повизгивали, а Шурик выражал некоторое нетерпение, расположившись у ног совсем юной девицы по имени Аннушка.

Аннушка кормила Шурика с руки, и "пес" счастливо поскуливал. Затем Шурик стал проявлять активность: целовал даме ручки, ножки, животик. А когда зубами сорвал с нее бикини, Аннушка закричала и побежала прочь, отдаляясь от бассейна. Шурик, согласно собачьим традициям, бежал на четырех лапах. У дерева он остановился, поднял левую ногу, и из его собачьего одеяния вывалились что-то очень похожее на кусок ливерной колбасы. Девица снова взвизгнула и побежала. Шурик настиг бы Аннушку наверняка, если бы та не бросилась в воду. Шурик последовал за ней. В конце бассейна он ее догнал и под общие рукоплескания публики стал ласкать пойманную нимфу. Питбуль скулил, лаял, сгибался и разгибался, а юная дама под бурные аплодисменты кричала: "О, мой Шурик!"

После окончания оргии Шурику выдали 400 баксов, а даме на 100 долларов больше.

— В чем дело? — удивился Шурик.

— За все надо платить, собачонок. За удовольствие тоже.

— Я трудился, как мог.

— Фу! — закричал Касторский, не терпевший возражений, и Шурик брякнулся на спину, задрав руки и ноги.

Я молниеносно запечатлевал все увиденные сцены, а сам по ходу действа думал над тем, не убьет ли эта вся мерзость родившуюся во мне трансцендентность. Вспоминал тексты о методологии общения с Богом, где примерно было написано следующее: совокупность и единство сил Добра и Зла описаны во всех ведущих источниках религиозной информации, где чуть ли не на первом месте организующей сущности Бога стоят ниспосланные нам испытания, для чего Бог насылает на людей даже сатану.

Я всматривался в свиные глазенки Касторского и был абсолютно убежден, что передо мной истинный сатана. Я спросил у него:

— А не грешно ли все это?

Касторский расхохотался: