Подозреваемый

Петров, изучая ход событий, четко отдавал себе отчет, что ему не суждено выпутаться из этой истории. Не могло ему помочь и то, что потерпевший был слегка пьян и перебегал дорогу не на "зебре". Он, Петров, если бы не мчался на бешеной скорости, мог бы притормозить и избежать наезда. Свидетельские показания тоже не в пользу Петрова: они настаивали на самом суровом наказании. Но на суде, Петров ушам своим не поверил, ситуация в один миг резко изменилась: свидетели стали давать показания явно в пользу Петрова. Больше того, жена Сергеева, призналась со слезами на глазах, что муж ее сам искал смерти, а перед выходом из дому сказал ей: "Не могу больше жить. Надо как-то завязывать…" Свидетели заявили, что потерпевший прямо-таки ринулся под машину, и водитель ничего не мог сделать. Родственники также подтвердили, что потерпевший часто и много пил и в таких случаях перебегал дорогу сломя голову, размахивая руками, словно давая понять, что он ничего не боится.

Суд учел все эти обстоятельства дела и назначил Петрову наказание, не связанное с лишением свободы.

Петров, естественно, понял, что и поведение судей, и изменившиеся свидетельские показания появились не сами по себе. И когда Жанна ему сказала, что обстоятельства так складываются, что ей придется долго еще работать у Долинина, он понял, что ей и Долинину обязан своим освобождением.

— Во что обошлась моя свобода? — спросил он Жанну.

— Семьдесят пять тысяч баксов, — ответила Жанна.

— Ну, это не деньги. Рассчитаемся, — сказал Петров и загадочно улыбнулся.

Из милиции ему, естественно, пришлось уйти. Он пришел к Долинину с твердым намерением хоть как-то отблагодарить его. Он сказал ему:

— Я весь твой. Готов и дальше работать на тебя. Сейчас я свободен.

Что толкнуло Долинина предложить Петрову место охранника, неизвестно. Возможно, он не отдавал себе отчета, почему так поступил. Может быть, искал в этом решении что-то спасительное для себя. В последнее время он стал побаиваться той могучей власти над его душой, которую с такой легкостью приобрела Жанна. Общение с Жанной, с одной стороны, доставляло ему несказанную радость, а с другой — приводило в ярость: он не мог понять, каким образом эта женщина обретала все большее и большее господство над ним. Раньше он никогда не испытывал такой сильной, неодолимой страсти. Даже гордился тем, что может несколько раз подряд довести женщину до оргазма, но то, что у него получалось с Жанной, не в силах была осуществить ни одна женщина в мире. Он растворялся в ней до полного исчезновения: какая-то неслыханная ее нежность порождала в нем могучую упругость, и не было сил ни на агрессивность, ни на спокойную ласку, ни на ироническое самообладание, коим он всегда отличался, общаясь с противоположным полом. Он не мог сказать, как говорил иной раз, несясь на крыльях своей бравады: "Ну, кажется, малыш, мы были сегодня на высоте", или: "Надеюсь, ты раньше ничего подобного не испытывала?!" Он не ждал ответов: жертвы его страсти, как полуживые рыбы, вздрагивали в агонии, уплывая в далекие дали и с трудом унимая в себе судорожные всплески, глаза их подергивались сплошным туманом, а тело казалось познавшим фантастическую грань между жизнью и смертью.

С Жанной все было по-другому. Наоборот, это он ощущал себя женщиной, из которой выпотрошили все живое, все сколько-нибудь значимое для мужчины. Ореол ее женских чар был столь восхитительным, что он и слова не мог вымолвить. Зато она могла ему сказать, а может быть, и говорила только не словами, а своим ясным взором: "Что, малыш, готов?!" И он будто отвечал: "Готов…" В эти минуты она сияла божественной красотой: никогда он не видел столь прекрасной улыбки, таких разудалых и вместе с тем нежных глаз, такого без единого изъяна ухоженного тела!

Он благоговел перед нею, и вместе с тем его садистская душа где-то глубоко внутри загоралась ненавистью: "Что же она со мной делает, сука!" Но на протесты у него не было сил. Чаще всего, опустошенный и разбитый, он засыпал и дивился тому, что после таких встреч не мог несколько дней подряд прийти в себя.

Кто знает, может быть, он и тяготился этим своим изнеможением, обвиняя про себя Жанну в чудовищном ее превосходстве над его мужским достоинством. Как бы то ни было, он согласился взять Петрова на должность охранника, что привело Жанну в некоторое замешательство: что бы это значило? Петров, в свою очередь, к великому огорчению Жанны, решился-таки поработать в охране Долинина. Сутки на работе, двое — дома. Никакой ответственности да и опасности. Кому вздумается нападать на Долинина, фактического хозяина района.

Но время распорядилось по-другому. Петров снова стал нервничать, когда Жанна уходила на свои ночные дежурства. Однажды она сказала ему, что едет в командировку в Челябинск.

— Сама или со шведами?

— Сама, сама не волнуйся, — оборвала его Жанна.

Она уехала, а на душе у Петрова было крайне неспокойно. Он не мог уснуть, часами смотрел телевизор и никуда не выходил из дома: благо ему дали двухнедельный отпуск в связи с отъездом Долинина в Италию.