Подозрение

— Ну конечно, — ответил врач. — Я это знаю. В свою очередь, вы тоже узнаете, что хочу я. — Эменбергер встал, подошел к стене, на мгновение остановился, созерцая танцующие фигуры, потом, очевидно, нажал на какую-то скрытую кнопку или рычаг, и стена бесшумно раздвинулась в обе стороны. За ней была комната со стеклянными шкафами, в которых находились хирургические инструменты, сверкающие ланцеты и ножницы, пакеты ваты, шприцы в жидкости молочного цвета, бутыли и тонкая красная кожаная маска; все было аккуратно разложено. Одновременно на окно медленно и грозно спустился с потолка металлический ставень. Комната осветилась неоновыми трубками, вмонтированными в щели между зеркалами потолка, а над шкафами голубым светом осветился большой, круглый, зеленоватый циферблат часов.

— Вы намереваетесь оперировать меня без наркоза, — прошептал старик. Эменбергер не отвечал. — Поскольку я слабый, старый человек, боюсь, что буду кричать, — продолжал комиссар. — Я не думаю, что вы найдете во мне храбрую жертву.

На это врач тоже не ответил.

— Вы видите часы? — спросил он.

— Вижу, — ответил Берлах.

— Они показывают половину одиннадцатого, — сказал врач и сверил свои ручные часы. — Я буду оперировать вас в семь.

— Через восемь с половиной часов?

— Через восемь с половиной часов, — подтвердил Эменбергер. — Ну, а теперь, я думаю, мы должны кое-что обсудить. Без этого нам не обойтись, после этого я оставлю вас в покое. Как говорят, последние часы приятно побыть наедине. Все идет хорошо. Однако вы причинили мне немало забот. — Он опустился опять на стул, прижав спинку к груди.

— Я думаю, вы к подобным вещам привыкли, — сказал комиссар.

Эменбергер немного помолчал, а потом сказал, качая головой:

— Я очень рад, что вы не утратили юмор. Форчиг был приговорен мной к смерти и казнен. Карлик проделал все блестяще. Это была нелегкая работа для моего глупышки — сначала пройти по мокрой черепице крыши среди кошек, спуститься по вентиляционной трубе, а затем нанести сильный и смертельный удар заводной ручкой по черепу с достоинством восседавшего журналиста. Вы знаете, я ждал как зачарованный в автомашине недалеко от еврейского кладбища эту маленькую обезьяну и думал, справится ли он. Однако этот чертенок всего восьмидесяти сантиметров роста действовал бесшумно и прежде всего незаметно. Через два часа он вновь появился в тени деревьев. Вами же, господин комиссар, я займусь персонально. Думаю, что это не будет затруднительным. Однако, ради бога, что нам делать с нашим старым дорогим другом доктором Самуэлем Хунгертобелем?

— Почему вы заговорили о нем? — спросил старик.

— Ведь он вас привез сюда.

— С ним я никаких дел не имею, — быстро сказал комиссар.

— Он звонил по два раза в день, спрашивал, как чувствует себя его друг, и требовал, чтобы вам передали трубку, — сказал Эменбергер и озабоченно поморщил лоб. Берлах невольно взглянул на часы над стеклянными шкафами. — Без четверти одиннадцать, — сказал врач и задумчиво, без тени враждебности посмотрел на старика. — Давайте вернемся к Хунгертобелю.

— Он был внимателен ко мне и лечил от болезни. В остальном не имеет к нам обоим никакого отношения, — упорно возразил комиссар.

— Вы читали сообщение под вашей фотографией в «Бунде»?

Берлах подумал о том, что хочет узнать врач этим вопросом.

— Я не читаю газет.

— В газете было напечатано, что в отставку ушел человек, очень известный в городе, и, несмотря на это, Хунгертобель поместил вас в моем госпитале под фамилией КРАМЕРА.

Однако комиссар не сдавался.

— В госпитале Хунгертобеля я тоже лежал под этой фамилией, — сказал он. — А если он меня когда-либо видел, то все равно не узнал бы — меня так изменила болезнь.

Врач засмеялся.

— Вы утверждаете, что заболели для того, чтобы посетить меня в Зоненштайне?

Берлах не отвечал.

Эменбергер посмотрел на старика печально.

— Мой дорогой комиссар, — продолжал он с упреком в голосе. — Вы не хотите пойти навстречу в моем допросе.

— Я должен допрашивать вас, а не вы меня, — упрямо возразил комиссар.

— Вы тяжело дышите, — озабоченно констатировал Эменбергер.

Берлах не отвечал. Он отчетливо слышал тиканье часов. «Впервые с этого момента я их буду слышать все время», — подумал он.

— Не пора ли признать ваше поражение? — спросил врач дружелюбно.

— Мне ничего другого не остается, — ответил смертельно усталый Берлах, вынул руки из-под головы и протянул на одеяле. — Эти часы, если бы не было часов!

— «Эти часы», — повторил врач слова старика. — Зачем мы бегаем с вами по кругу? В семь ровно я убью вас. Я думаю, что знание этого факта облегчит нам возможность без какой-либо предвзятости обсудить дело Эменбергера — Берлаха. Мы оба ученые, только с диаметрально противоположными целями. Шахматисты, сидящие за одной доской. Ваш ход сделан, теперь моя очередь. Наша игра имеет одну особенность — из нас проиграет или один, или оба. Ваша игра проиграна. Рассмотрим, как обстоит дело с моей.

— Вы проиграете, — сказал Берлах тихо.

Эменбергер засмеялся.