Подорожники

Каждый палисадник на нашей улице Октябрьской приобрёл свой особенный цвет, так как листья тополей окрасились в желтые тона, а листья клёнов – в красноватые. Остатки цветов не играют праздничными красками, лишь мальвы за редкими оградами сигналят как светофоры на длинных стеблях розовыми, белыми, красными и бордовыми фонариками. Промелькнуло бабье лето, зарядили дожди – хмурые, надоедливые, ленивые. Они застелили проезжую часть улицы лужами, сбили с веток почернелые листья, заставили потемнеть тесовые ворота, заборы и прочие ограды. Покрасили стены белёных домов оттенками плесени, а яркие расписные наличники, словно выцвели, став тусклыми и хмурыми. Высокие креозотовые столбы на железобетонных ногах, шагающие вдоль левой стороны улицы, кажется, согнулись под неимоверной тяжестью проводов, стонут и кряхтят, словно жалуются на свою судьбину.

Лохмотья дымных облаков, приплывших со стороны бора, натолкнулись на пики антенн, на рогатые вершины тополей, повисли над улицей грязными комьями. Утки и гуси с шумом плещутся в лужах, ломая отражения клубящихся низких туч.

Из переулка в улицу неспешно вкатилась телега. Желтая солома, на которой сидит понуренная фигура возницы в зимней шапке и штопаной телогрейке, казалось, отбрасывает под колёса мягкий цыплячий свет. Лошадь по очереди переставляет ноги, и телега катится, оставляя на мокром песке и шоколадной грязи вилючие ленты следов колёс. Распущенные наушники шапки мужчины раскачиваются, словно крылья вороны, собирающейся взлететь с кучи шлака у недостроенного дома. Лица возчика не видно. Оно сливается с цветом телогрейки, прячется в тени старой шапки. Руки мужчина упрятал подмышки, вожжи придавил коленом – вся его сухонькая фигурка напоминает крючковатый припозднившийся огуречишко.

Вот лошадь вошла в залитый грязью ухаб. Зашлепали копыта, начали отваливаться чёрные ломти с колёс. Фигура человека не пошевелилась, не подобрала вожжи, не подняла головы. Подходя к магазину лошадь, пошла тише, а потом встала, опустив голову. Последний раз качнулись наушники шапки. Возница медленно сполз на землю, покинув телегу, переступил затёкшими короткими ногами, разминаясь, поднёс к своему скучному зеленоватому щетинистому лицу дрожащую ладонь, на которой, как в гнездышке лежала сложенная бумажная денежка, именуемая купюрой. Осторожно передвигая кривоватые ноги в новых кирзовых сапогах, мужчина брёл к крыльцу магазина. У металлической решетки, о которую соскабливают грязь с обуви, замер, посмотрел на осколки разбитой бутылки, тяжело вздохнул. Преодолев последнюю ступеньку, мужчина замер, отдыхая, оглянулся на стоящую лошадь, на двух белых куриц с красными вислыми гребнями и чернильными пятнами на спинах, с заинтересованными появившейся лошадью, от которой может отвалиться корм. Мужчина тронул скучную ручку двери, с которой здороваются все входящие в магазин, потянул дверь к себе, в образовавшуюся щель просунул сначала один сапог, потом втолкнул голову и протащил остатки тела.

У прилавка мужчина остановился, принялся отсутствующими мутными глазами смотреть на витрину. Он никого не замечал, потому что ему было некогда заниматься пустяками – у него была цель.

– Витёк, что-то ты быстро? – вопросил один мужчина, прилаживающий насос к пивной бочке. Вошедший нехорошо скривился, и его плечи поднялись к ушам.

– Что и эту? – удивился второй мужчина, неестественно блестя глазами. В ответ раздалось невнятное бормотание. Продавец – дородная очаровательная блондинка, сошедшая с картины Кустодиева, – приняла деньги, отсчитала сдачу и подала бутылку водки. Вдруг рядом возник мужчина, который занимался добычей пива из пустой бочки.

– Ну и как ты умудрился? – спросил он.

– А вот так, – вздохнул обладатель бутылки, определяя покупку в глубину за полу телогрейки.

– День у тебя сегодня. Две полулитры кобелю под хвост. Поди, ждут на бригаде?

– Ну, – ответил мужчина по имени Витёк, продолжая что-то делать у себя за пазухой. Вдруг раздался стеклянный шлепок, и в магазине запахло спиртным напитком. Мужчина нагнулся – у прилавка в прозрачной лужице лежали осколки. Он медленно выпрямился, вытянул воздух носом и тяжело выдохнул ртом.

– Куда же ты суёшь? В телогрейках нет карманов внутри. Никогда не было! – вскричала продавец, сочувственно размахивая руками.

Мужчина с блестящими умными глазами, молча полез в карман, вынул записную книжку, аккуратно освободил обложку, добыл десять рублей, которые прятал от самого себя.

– Оля, дай ему бутылку. Так и умереть можно с горя. – Сказал, приближаясь к Витьку. Расстегнув остальные пуговицы, осмотрел сиреневую пижаму, потом старенькие латанные солдатские бриджи. – У тебя, что и карманов нет?

– В штормовке сыновней были летом карманы. Стало холодно. Жена велела надеть куфайку. Вот и не стало карманов.