Подойди ближе

– Ронда милая, и Саманте она вроде бы нравится – хотя, если честно, тут трудно сказать. – Она отмахнулась от мухи. – Но я на прошлой неделе говорила с Рондой, и она сказала, что Саманта застряла. Саманта явно что-то скрывает, но как Ронда ни пытается, разговорить её так и не удалось.

– Саманта всегда всё делает по-своему, – заметила Джини и улыбнулась. – У этого ребёнка обо всём есть своё мнение.

Патрисия попыталась тоже улыбнуться, но губы не слушались.

– Помнишь, как она доставала Сьюзи из-за того, что она дала имя этому дереву? – Джини показала на старый дуб. – Как там его зовут?

– Оливер.

Патрисия заплакала.

Джини отставила чай и взяла Патрисию за руку.

– Прости. Это было бестактно.

Патрисия утёрла глаза и покачала головой.

– Прошёл уже год. Я должна…

– Когда речь идёт о гибели ребёнка, не может быть никаких «должна». Разве не об этом тебе говорил психолог?

Патрисия кивнула.

– Нет никаких строгих правил.

Они несколько минут молча пили чай. Оливер сбросил ещё пару дюжин листьев. Прошлой ночью сильный ветер сдул их с него несколько сотен. На кривых ветках Оливера почти не осталось своих листьев. Вскоре ему понадобится шарф.

Джини похлопала Патрисию по колену.

– Ты думаешь о шарфе для Оливера.

Патрисии было больно вспоминать о том, как четырёхлетняя Сьюзи вбежала в дом после того, как Оливер сбросил последний лист, – в тот год она как раз дала ему имя. А потом она вернулась, держа в руках один из шарфов, которые связала для неё Джини.

Патрисия посмотрела на Оливера, и сцена пятилетней давности встала у неё перед глазами. Картинка кое-где расплывалась, но в целом казалась почти настоящей.

…Сложив маленькие ручки и нахмурившись, Сьюзи сказала:

– Он простудится, потому что у него нет листьев.

Она была одета в ярко-оранжевую куртку.

Когда Сьюзи поняла, что шарф Оливеру слишком мал, её сердце было разбито… но потом Патрисия предложила Сьюзи попросить крёстную связать шарф специально для Оливера. Теперь Джини каждый год вязала для Оливера новый шарф…

– Я его уже связала, – прошептала Джини.

По щекам Патрисии потекли слёзы. Она даже удивилась, что ей ещё есть чем плакать.

– Она всегда и всё очеловечивала, – сказала Патрисия. – Но я не считала это проблемой.

– Проблемы и не было. У неё были развитая эмпатия и живое воображение.

– Именно поэтому её так легко заманили… – Патрисия не узнала своего голоса. Обычно он был мягким, но сейчас стал грубым и жёстким, как кора Оливера. – Нужно было как-то ограничивать полёты её фантазии. Нужно было…

– Прекрати! – Джини повернулась лицом к Патрисии. – Не все убитые дети были такими же, как Сьюзи. Ты не можешь сказать, что всё вышло бы иначе, если бы она была другой. Хватит искать всё новые поводы винить себя!

Патрисия опустила голову.

– Я ненавидела это место, – прошептала она. – Оно казалось мне жутким. Но Сьюзи его обожала.

Джини нахмурилась.

– Ты уверена, что снова хочешь об этом говорить?

– Мне нужно…

– Нет, не нужно.

– Нет, нужно. Я не могу просто забыть.

– А почему? Чем ты поможешь Сьюзи, если будешь постоянно прокручивать в голове подробности?

Патрисия хотела крикнуть Джини «Заткнись!», но у неё на это не было сил.

Джини взяла обе руки Патрисии в свои.

– Твою дочь убил серийный убийца. Её заманили на смерть в месте, которое должно быть безопасным. Вот. Мы снова это всё разворошили. Легче стало?

Патрисия вырвала руки и попыталась подняться. Джини схватила её за запястье и удержала на месте; хватка была такой сильной, что даже стало больно.

– Не убегай! – закричала Джини. Потом, уже тише, но твёрдым, почти укоризненным голосом добавила: – Нельзя сначала вытаскивать прошлое на поверхность, а потом убегать от него. Если тебе так нравится откапывать всё это и мучить себя, хотя бы имей смелость повернуться к нему лицом. Если не повернёшься, то тебе придётся убегать всю жизнь и ты так и не сможешь отпустить Сьюзи.

По дороге пронеслась машина, взревев двигателем. До крыльца донёсся запах выхлопа, и гнев Патрисии постепенно пошёл на убыль.

– Она была одета в свой любимый свитер, который ты ей связала.

– Сиреневый, с розовыми полосками, – сказала Джини.

– Она хотела украсить его пайетками, – сказала Патрисия.

– Но ты мне не разрешила нашивать их на свитер.

– И тогда ты вместо этого обшила ей стразами джинсы. – Джини засмеялась. – Ты так на меня злилась.

Патрисия утёрла глаза.

– Злилась из-за такой глупости.

Джини мягко сжала руку Патрисии, потом отпустила её.

Со двора на террасу подул холодный ветер, и Патрисия поёжилась.

Сьюзи видела, как Саманта недовольно смотрит на Оливера, опираясь на грабли.

– Он не виноват, – сказала Сьюзи. – Он же не может не пустить свои листья на землю после того, как они от него отрываются.

Саманта вздохнула.

Сьюзи попыталась не злиться.

– Я же сказала, что могу сама всё сделать, – напомнила она Саманте.

Когда они днём вернулись домой, мама сказала:

– Наверное, перед обедом стоит убрать листья во дворе.

Сьюзи сказала:

– Я всё сделаю.