Поднимите мне веки

Один, в середине, сразу показался мне знакомым, но кто это – я сумел вспомнить лишь спустя минуту. Поначалу же меня удивляла лишь его молодость – на лицо совсем сопляк, причем не только по возрасту, судя по тому, как он часто шмыгал носом. Зато двое других, что по бокам, годились ему в отцы, хотя обращались к нему уважительно, как к командиру.

Что за черт?! И с кем из них мне разговаривать?

«А ни с кем», – решил я в следующий миг и выжидающе уставился на подъехавших – пусть сами начинают, а мы поглядим.

Те не молчали, мигом разложив передо мною ситуацию и грядущие перспективы. Радужного в них было мало – в основном преобладали черные тона, но жизнь обещали, если я прямо сейчас по доброй воле выдам похищенную царевну.

Что ж, раз они думают, что я ее украл, – так даже лучше. Есть повод и возможность поторговаться.

– А если она уже мертва, то жизнь мне все равно сохранят? – осведомился я.

– Ах ты, пес! – вскинулся сопляк и ухватился за рукоять сабли, силясь извлечь ее из ножен, но не тут-то было – один из усачей-бородачей, самый старший, сноровисто перехватил руку юнца, укоризненно протянув:

– Негоже так-то, Иван Петрович. Неужто не зришь – эвон она в лодке со своими девками отчалила от бережка. То пужает нас князь. – И мне: – А ты бы поосторожней с такими шуточками. Так и до греха недолго. Куды лучшее мирком обо всем уговориться.

– Мирком, конечно, лучшее, – охотно согласился я. – Вот только когда речь ведут о мире, то посланца на переговорах не оскорбляют. Я ведь не простого роду-племени, а потомок шкоцких королей. Мой пращур...

Они очнулись не сразу, так что несколько минут я выиграл, пока рассказывал о Малькольмах, Индульфах, Макбетах, Дунканах и прочих, кого мог только припомнить из давних рассказов Квентина.

– Да на что нам твои пращуры?! – наконец вышел из ступора сопливый Иван Петрович и вновь энергично шмыгнул носом. – Ты ныне на Руси и занялся подлой татьбой, а потому...

– А потому гостя тем более потребно уважать, – перебил я. – Вы же мне до сих пор даже не представились.

– Чего? – недоуменно протянул второй сопровождающий, который был с другого боку.

– Ну не назвали своих имен, – поправился я. – Почем мне знать, вдруг вы как раз и есть те, кто занимается татьбой? Со мной царевна хоть в безопасности, а вот с вами, почтеннейшие...

– Не назвались, сказываешь, – недобро усмехнулся сопляк. – Так ты и без того меня помнить должон.

Я виновато улыбнулся и развел руками, сконфуженно добавив:

– Охотно верю, что ты происходишь из весьма почтенного и многоуважаемого на Руси рода, однако в этой стране таковых изрядно, так что...

– А это помнишь?! – заорал Иван Петрович, и сорвал с себя шапку, поворачивая лицо ко мне левой стороной.

Я внимательно посмотрел на небольшой шрам, тянущийся от виска и уходящий к мочке уха, после чего поскреб в затылке и поинтересовался:

– Ты хочешь сказать, глубокоуважаемый Иван Петрович, что сей боевой шрам – моя работа?

На самом деле я уже вспомнил, где видел этого сопляка, да и не так много времени прошло со дня нашей последней встречи, состоявшейся во время торжественного въезда Дмитрия в Москву.

Правда, тогда я и впрямь не был уверен, который из стайки «золотой молодежи», то есть сыновей бояр и окольничих, Шереметев. Там было с десяток юнцов, и все они косились на меня одинаково враждебно. К тому же сопливый Иван Петрович за полтора года изрядно изменился – успел раздаться в плечах и даже обзавестись небольшой чахлой порослью на подбородке и верхней губе.

Бородой и усами эти жидкие побеги не назовешь, разве что их зачатками, но все равно – тогда на подворье у кузнеца Николы Хромого не было и этого.

Вспомнился мне и подручный инструмент, которым я его огрел. Как там в анекдоте: «Кто биль немецкий официр маленький палочка. Как это по-русски? Ах да, оглобля».

Вот этой самой «маленькой палочкой» я его и перетянул, причем неоднократно. Более того, кажется, именно об его спину я ее и сломал в итоге. Или не об его?

Впрочем, неважно. Надо тянуть время дальше, коль так здорово получается, а потому и тут следует запираться до последнего.

– В моей жизни мне доводилось сражаться со многими, а потому... – И вновь мои руки обескураженно разошлись в стороны. Но тут я счел нужным сразу влепить увесистый комплимент: – Скажу только, что, очевидно, Иван Петрович весьма искусный боец, потому что после поединка со мной перечесть тех, кто остался в живых, можно по пальцам, а тут всего-навсего шрам. И я не пойму, чем вызвана столь непонятная мне горячность, – неужто я вопреки обыкновению вел бой не по правилам?

Сопляк открыл было рот, но тут же закрыл его. Очевидно, моя версия его устраивала куда больше. Не сознаваться же при подчиненных, что я просто задал ему трепку, как нашкодившему щенку, да еще с применением оглобли.

– По правилам, – процедил он нехотя.

– Тогда отчего же такая злость в глазах, ненависть в голосе и...

– Да оттого, что ты кинул люду на растерзание батюшку мово дружка! – выпалил он.

– Речь идет о Богдане Яковлевиче Бельском? – невозмутимо уточнил я.