Поднимается ветер…

— За шпагу? Изволь! Оказалось, что отломить с острия шпаги защитный наконечник в виде бутона легко, очень легко. Удивительно даже, что он продержался там все время последнего занятия. Мелькнула мысль: может быть, нарочно был подпилен? Потом Араон сообразил, что — нет, просто сам он слишком зол, и все получается само собой. Неровный излом казался достаточно острым, чтобы пустить наглецу кровь. Пара шрамов — хорошее напоминание для вконец одичавшего брата… Выпад — мимо, и — ответный удар клинком о клинок, от которого рука Араона мгновенно онемела, а шпага отлетела прочь на несколько шагов. Принц стиснул зубы. Он не чувствовал правой руки, словно ее и вовсе не было… Пинок в колено. Песок под ногой оказался удивительно скользким. Падение навзничь. Острие шпаги Элграса упирается в расшитый золотой нитью воротник, шитье колет, но как определить, на месте ли защитный «бутон»? Кажется, у брата была учебная шпага, но — почему памяти об этом не осталось? Араон же мгновение назад видел острие… Нелепый день, нелепая ссора с учителями, нелепый поединок с братом! Кто его выучил? Гоэллон?

Штаны и куртка промокли насквозь: он плюхнулся прямо в лужу. Ледяная вода под лопатками, давящий на горло клинок, оскал на лице брата, смеющиеся рысьи глаза…

— Ваше высочество! Немедленно прекратите!

— Остановитесь! Гвардейцы из патруля. Почти вовремя.

— Тебе повезло, — шепотом сказал Элграс, убирая шпагу от горла Араона и поднимая ее так, чтобы лежащий увидел острие. Наконечник в виде бутона тюльпана оказался на месте. Потом шпага полетела под ноги приближающимся гвардейцам, а брат резво помчался в противоположную сторону.

Через две седмицы от начала вторжения тамерцев Рикард Меррес пришел к выводу, что полковник Эллуа, при всей его деланной невозмутимости, — трус и обычнейший паникер, которому нечего делать в армии. Хладнокровного труса Рикард видел впервые в жизни, логика подсказывала, что такого и вовсе быть не может, однако ж, иначе расценить поведение кавалериста он не мог. Все складывалось на редкость удачно для Собраны. Даже погода встала на сторону армии, ведущей справедливую оборонительную войну. В Къеле и на западе графства Саур непрестанно шли холодные весенние дожди, порой сменявшиеся мокрым снегом. Разведчики доносили, что солдаты тамерской армии страдают от болезней, теряют боевой дух, а командование проявляет нерешительность. Три седмицы прошли в маневрировании на западе графства. При этом погода на востоке стояла отличная: тепло, сухо. Дороги быстро высыхали, теплевшее с каждым днем небо молча улыбалось собранцам. Даже усиленная примкнувшими владетелями армия Тамера оказалась не столь многочисленной, как можно было предположить по первым паническим донесениям: не более пятнадцати тысяч. Они бессмысленно топтались между западной границей и краем равнины, на которой располагалась столица графства. Вопреки мнению полковника Эллуа о необходимости отступить к реке, маршал Меррес принял решение выдвинуть войска к западу от Саура, навстречу тамерской армии, и занять позицию, мешавшую тамерцам продвинуться вглубь страны. Они и не стали продвигаться — вместо того принялись играть в «кошки-мышки», то приближаясь к равнине, то отдаляясь, если маршал выдвигал вперед несколько отрядов. Тамерцы упорно уклонялись от прямого противостояния. Подобные трусость и нерешительность играли на руку армии Собраны: простуды, кишечные болезни и сырость делали свое дело. К тому же тамерцы быстро столкнулись с той же проблемой, что и раньше — собранцы: дефицитом фуража и продовольствия. Практически все, что можно было собрать, уже вывезли в Саур еще в последнюю зимнюю девятину. Размокшие дороги препятствовали своевременному подходу обозов. Маршал Меррес выжидал удачного момента, чтобы дать генеральное сражение. Одним ударом покончить с армией Тамера и мятежных владетелей. Каждый день ожидания играл ему на руку: чем дольше тянулась игра, тем слабее делались войска противника, а настроение в изначально испуганной и начисто утратившей боевой дух армии Собраны улучшалось. Орда, пришедшая из Тамера, оказалась и не так велика, и не так опасна, как показалась сначала. «Кесарята» проявили себя трусами, избегавшими серьезных столкновений. Предложения, которые на советах ставки вносил полковник Эллуа, встретили одобрение лишь у нескольких офицеров, которых маршал Алессандр обозвал «зайцами». Прозвище к кучке трусов приклеилось прочно. Теперь, как только один из них пытался открыть рот, кто-нибудь поднимал правую руку, сгибая указательный и средний пальцы: «заячьи уши», обидный жест, знакомый любому мальчишке.