Поднимается ветер…

— Понять нужно, куда след ведет, — невнятно объяснил Лысый. Марта встала рядом со своей кобылой, со скуки разглядывая присыпанный снегом орешник. Высокие хлысты торчали как-то странновато, словно палки, воткнутые в землю. Приглядевшись, баронесса поняла, что они высохли на корню. Высохли и ветви одинокой ели, торчавшие в сторону полянки. Унылые желтоватые пятна на поредевшей хвое… Недоброе дело сотворили в этом лесу. Брат Жан наконец пошевелился. Слепым взглядом он обшарил лес и вскинул руку, указывая на восток. Не к Мариссель: туда было бы на юг. Монах, кажется, собирался идти напролом через лес, и Марта шагнула к нему, но на предплечье легла тяжелая лапа Красноносого. Судя по рукам и обветренной широкой физиономии, брат еще недавно был рыбаком.

— Нет, госпожа, не тревожьте его. Мы следом поедем, а он пусть идет. Верхом ему сбиться недолго…

— Да уж как скажете, — буркнула Марта. За бледненького монаха сердце болело, как за родного — вон, забрел уже в сугробы по пояс, небось, полны сапоги снега набрал, но не спорить же с Блюдущими: как ни крути, а им виднее. Следом за братом Жаном, идущим по следу с целеустремленностью охотничьей собаки, ехали не меньше часа. Вдали уже показались крыши деревни — Марта пока не могла сообразить, какой. Может, Тольбе, может, Ахель. Молодой монах вдруг остановился и замер столбом. Только тогда Лысый подъехал к нему вплотную и попытался втащить в седло. Едва не уронил, бестолочь старая. На помощь пришел Эгберт и забрал полубесчувственного брата Жана к себе в седло. Въехали в деревню. Особого переполоха не произвели: большинство жителей видали баронессу несколько раз в год, когда приезжали на торги. Устроено здесь все было вполне обычно: небольшая площадь в середине деревни, на ней маленькая беленая церковь, здание с зеленой крышей — управа, двухэтажный каменный дом старосты с петухом на флюгере… На площади стояла и единственная на всю деревню таверна, она же постоялый двор, она же читальня. К таверне и поехали: брата Жана нужно было уложить в постель. Навстречу вышел староста, которому уже донесли, что приехали важные гости.

Староста как староста, такой же обычный, как и деревня Тольбе. Рыжий, пузатый, в длинной темно-красной котте: видать, успел принарядиться. Плащ, на редкость добротный, не с кроличьим мехом, как обычно, а с чернобуркой, висел на сгибе руки и полами загребал снег. Видать, богато жили в Тольбе, что чернобурку валяли по земле…

— Добро пожаловать, госпожа баронесса, — в пояс поклонился староста. — Чем обязаны?

— А ничем хорошим, — прямо сказала Марта. Что-то ей в старосте не понравилось. Наверное, короткий испуганный взгляд, брошенный на троицу монахов. Эгберт помог баронессе спешиться, и она шагнула по вычищенной от снега брусчатке. — Пойдем, староста, в управу, говорить будем. Братья, вы со мной?

— Да, — ответил слегка ободрившийся брат Жан. Вот уж кому бы лечь да отдыхать, но если сам хочет…

— Как тебя зовут, староста?

— Петер Массе, ваша милость.

— Вот что, метр Массе… Вели-ка из таверны притащить обед на пятерых, — Эгберт обиженно скривился, — и вина горячего побольше. А остальных пусть устроят, и лошадей поставьте на конюшню.

— Да, ваша милость, все сделаем лучшим порядком…

В управе было чистенько. Добротная надежная мебель, основательная, как жители баронства, присыпанные свежими опилками полы, яркие клетчатые занавеси на окнах. Марта прошла в комнату с камином, сама пододвинула себе стул поближе к теплу и вытянула ноги. Молоденького монаха тоже устроили поближе к камину, остальные сели за длинный широкий стол. Баронесса пока молчала. Пусть говорят Блюдущие Чистоту, это их дело, а она послушает.

— Метр Массе, — начал Лысый. — Не хотите ли вы нам что-нибудь рассказать?

— Что? — исподлобья посмотрел на монаха староста. Рыжие кустистые брови почти прикрывали узкие глазки. — По вашему ведомству? Ничего не могу сказать.

— Ложь, метр Массе, плохое начало для беседы, — вздохнул брат Жан. Говорил он негромко, но вполне уверенно. Может, так даже было лучше — иногда чем тише говоришь, тем внимательнее слушают. — Никогда не лгите тем, кто может отличить ложь от правды. Вы же знаете, что некоторые жители Тольбе отступили от веры и закона. Зачем вы их покрываете? Сам вы не из них…

— Баронесса, ваша милость, что он такое говорит? — подскочил со стула Петер.

— Почему?

Если бы Марта сама не видела синие трупы со льдом в глазницах, черный снег на поляне и брата Жана, ковылявшего через сугробы к дороге на Тольбе, она поверила бы старосте. Теперь — не верила.

— Скажи-ка мне, метр, у тебя люди в зиму не пропадали?

— Нет, ваша милость, с чего бы, зима теплая, волков нет…

— А если по спискам пересчитаю?

— Ну, некоторые уехали.

— Сколько? — спросила Марта. — И куда?

— Так ведь не все ж докладываются! Кто к купцам нанялся, кто в море ушел…

— Скольких нет дома? — повторила вопрос Марта.