Поднимается ветер…

Через час Саннио понял, что девица в коричневом платье уж точно толковее Керо — раз так в девять, и десятый сверху. Она находила все, что просил Саннио, понимала его с первого слова, сама принесла вторую лампу и ворох писчей ткани — правда, за ткань пришлось раскошелиться. Вышел он из Службы только после того, как барышня-чиновник настоятельно попросила его удалиться и объяснила, что архив закрывается, точнее, уже час как закрылся, и начальница сих апартаментов больше ждать не желает. Это до секретаря дошло не сразу. Он выполнил примерно половину работы, перерыл кучу документов, сделал сотню записей — и результат его удивил. Конечно, нужно было закончить, но только начинало темнеть, и у Саннио было много времени, чтобы поразмыслить на досуге. Есть хотелось со страшной силой. В архиве Саннио провел пять часов; есть и пить там запрещалось, а оторваться от документов он не мог. Юноша свернул от Золотой площади налево, проехал по улице впустую — ни одной таверны не нашлось, как и на Хересной, — поехал дальше и наконец-то нашел искомое. Вид у заведения был сомнительный, внутри оказалось как-то странновато — слишком громкая музыка, слишком разряженные служанки и половые, похожие не то на разбойников, не то на силачей, выступающих на площадях в базарный день, — но здесь кормили. Запах жареной свинины Саннио учуял за квартал. Свинина оказалась чересчур щедро наперчена, пришлось запивать ее вином. Отличное было вино, но после путешествия и обитания в доме герцога Саннио обзавелся разборчивостью не по чину и решил, что вино слишком сладкое для мяса. Съев половину, он вытащил из-за пояса свернутые листы заметок, разложил их на столе, — благо, к нему никто не приближался, — и вновь принялся изучать то, что сам же недавно написал. То ли пища помогла, то ли вино, но мозаика вдруг начала складываться и образовывать престранное полотно. Не то батальное, не то отображающее сотворение некоего чуда. Список состоявших при штабе в том далеком году можно было разделить на две весьма условные половины. В первую половину Саннио занес тех, в чьей жизни не случилось ничего примечательного. Жили, воевали, были награждены, повышены в звании, опять награждены, уволены в отставку, умерли — что и не удивительно, коли речь шла о людях, которым сейчас могло бы быть по восемьдесят-девяносто лет. С членами их семей тоже происходили вполне заурядные события. Родился, был представлен ко двору, был помолвлен, женился, стал отцом таких-то. Родилась, была представлена ко двору, была помолвлена, вышла замуж, стала матерью таких-то. Умерла при родах. Умер от удара. Живет и здравствует. Овдовела. После пожара переехал туда-то. Служит там-то. Ничего интересного — ну что, спрашивается, тут могло бы заинтересовать Гоэллона? Со второй половиной происходили события весьма странные. В архиве оказалось куда больше записей, чем Саннио ожидал. Может быть, потому, что речь шла о старших офицерах, и большинство из них жило в Собре. Были, конечно, кое-какие лакуны, но запросы должны были все прояснить.