B. Прочитанное, потенциально подлежащее перечтению. Да, но исключительно потенциально, на крайняк, как жмущие пальцы кожаные ботинки, оставленные на случай катастрофического голода. Тоже перевод на английский, то же пижонское издательство. Энергичная восточноевропейская тетенька любит путешествовать. Обожает аэропорты (любопытные описания этих монструозных стеклянных пузырей, гигантских сосудов, к которым присасываются железные птицы, чтобы поглотить или извергнуть очередную партию пассажиров). Еще – обсессия по поводу консервации мертвых тел или отдельных частей тела, а также органов. По этому поводу несколько – сегодня неизбежных – историй о знатных анатомах и прозекторах прошлого, а также сюжет о нынешнем, недавно покинувшем наш мир революционере в области сохранения неживых тканей. Вещи познавательные, но уже не возбуждает. Сейчас все кому не лень, носятся с трупами. На Западе, конечно. Вот он, закат. Китайцам все равно: они за деньги поставляют тела казненных одному европейскому господину, который сдирает с трупов шкуру и выставляет на наше обозрение то, из чего мы состоим. За деньги, конечно. Так что Маркс не прав: не товар-деньги-товар, а другая схема. Деньги, выплаченные европейским господином китайцам, – товар в виде выставки несвежих, но освеженных человеческих тел, – деньги, вырученные от продажи билетов европейским господином. Но все-таки главная тема этой книги – перемещение не мертвых тел (и их частей), а живых. Путешествия, побеги, убеги. И есть несколько отличных историй об этом. Капельница последнего милосердия, ради которой пришлось прилететь с другого конца мира. Профессор, читающий зажигательные лекции о мертвой культуре пассажирам морского круиза, становится мертвым при виде виннопенного; пока был жив, он, перед тем как испить вина из чаши, опускал в нее пальцы, потом торжественно брызгал вокруг, произнося ритуальные фразы на непонятном языке. Вот этот кусок стоило бы перечесть, я уверен, что автор была знакома с моим – покойным ныне – знакомым профессором С., который, собираясь выпить, проделывал всякий раз именно этот ритуал. Отложим на столик, потом придумаем какую-нибудь книжную полочку. Книжная полка Поднебесного Экспресса.
C. Прочитанное, перечитанное много раз, подлежащее перечтению. История одного юного немецкого кораблестроителя, который приехал навестить родственника в медицинском учреждении и застрял там на семь лет. Неспешная жизнь на медленной дороге к смерти, после которой труп со свистом отправляют в мир здоровых для совершения соответствующих ритуалов. Все, что нужно для счастья: безделье, изобилие отличной еды и замечательного алкоголя, длинные обстоятельные разговоры об отвлеченном, но на самом деле насущном, куда уж насущнее, любовные интрижки в замкнутом пространстве, долгие прогулки, чистый снег, чистый воздух. Персонажи постепенно вымирают, некоторые уезжают, герою уже почти не с кем поговорить, и в конце ничего не остается, как только вернуться в мир здоровых и там с честью погибнуть на войне. Книга о болезни, каковая есть содержание жизни, о жизни как болезни и о том, что избавиться от болезни – значит умереть. Книга post mortem. Я взял ее с собой в город X., чтобы проводить за ее перелистыванием долгие пустые вечера, которые предвидел и которые действительно наступили, составив реальное содержание моей жизни там; будто догадывался, что буду лежать на черном диване меланхолии в гостиной скверной съемной квартиры и читать о том, как молодой немецкий кораблестроитель лежит на балконе, в шезлонге и то читает книги о биологии и теологии, то просто смотрит в снежную тьму и думает непонятно о чем, то есть понятно – об устройстве мира, он, как выразился гениальный русский переводчик романа, «правит». Х. стал моей волшебной горой, я правил почти каждый вечер, так пролетел год, я и не заметил. Мое купе вполне приспособлено для этого, даже еще в большей степени; в Поднебесном Экспрессе кормят, поят, да и поговорить, в сущности, можно медленно и о разном. Только вот никто не болеет здесь; значит, не живет. Или все-таки?
