Подмены

Перехожу, однако, к главному, к самой цели моего к Вам письма. Анна Альбертовна, Гарик, внук, будет жить со мной. При разъезде у меня образуется отдельная двухкомнатная квартира, и я намереваюсь в самое ближайшее время установить над внуком опеку. Иными словами, теперь я, и только я, ответственен за воспитание и уход за ним, несмотря ни на какие прочие обстоятельства. Такое решение уже согласовано с бывшей супругой, и теперь остаётся лишь, переехав на новое место жизни, приступить к опекунским обязанностям в полном объёме и в наилучшем смысле. Полагаю, догадываетесь, к чему веду. Да, Анна Альбертовна, именно к этому. К Вам. К Вашему участию и полноценному содействию. И вот что я в этой связи предлагаю. Мы с Вами съезжаемся в общую московскую квартиру на основе родственного междугороднего обмена. Думаю, за то, чем располагаем, нам с Вами удастся выгадать неплохое трёхкомнатное жильё близ станции метро, что обеспечит всем нам вполне удобную жизнь и попутную заботу друг о друге. Не стану лукавить, хочу оставаться предельно честным по отношению к Вам: сейчас, в ближайшие годы, пока Гарька не обретёт начальной самостоятельности, Вы нужны мне неизмеримо больше, нежели я Вам. Однако когда-нибудь придёт тот день, когда и я смогу отплатить Вам уходом, заботой и самым благодарным родственным расположением за то, что Вы сделали для нас с внуком – Вашим, по сути, правнуком. К тому времени наш мальчик подрастёт, и, как я предугадываю, жить нам всем будет хорошо и уютно. Соглашайтесь, Анна Альбертовна, очень прошу Вас. Поверьте – смог бы, встал бы перед Вами на колени, да только расстояние тому препятствует. А выполню такое на словах – не поверите. И потому приезжайте – сможете воочию убедиться в искренности моих слов.

Неизменно Ваш Моисей Дворкин.

P. S. Не отвечайте сразу, возьмите пару дней на размышления: не хотелось бы обрести Ваше согласие на основе лишь моментального всплеска эмоций. А таковой непременно будет – уверен в том».

Утром Моисей Наумович в победном майском пиджаке с надетыми орденскими планками вышел из дому, первым делом бросил в почтовый ящик конверт с адресом своей свердловской мачехи и только после этого взял курс на райисполком – затевать дело по установлению опеки над внуком, Гарри Львовичем Грузиновым-Дворкиным.

Учитывая безупречную репутацию профессора, а также принимая во внимание подходящие условия проживания, дело, приняв к исполнению, исполкомовские пообещали укоротить до минимально возможных двух с половиной недель, надобных лишь для того, чтобы дождаться ближайшего заседания комиссии по усыновлению и опеке. Таким образом, оставалось лишь как можно скорее переехать на Вишневского и уже там дожидаться окончательного, совместного с Анной Альбертовной адреса проживания. В том, что она даст согласие, Моисей отчего-то был уверен настолько, что, выйдя из исполкомовских дверей, прямым ходом направился в Банный переулок, где располагалось городское бюро по обмену жилплощади. Когда вернулся на Каляевку, княгиня доложилась:

– Два раза звонили, сказали, чтоб ордера забирали. – Голос у Анастасии Григорьевны слегка подрагивал, лицо было заметно виноватым. По всему выходило, что план отделения Грузиновых от Дворкиных зрел в семье давно, и в задумке этой Вера Андреевна, судя по всему, была не единственной участницей.

«Господи боже, – подумал Моисей Наумович, снимая обувь и залезая в тапки, – и как же сумела она, эта подлая власть, как же ей только удалось так изуверски испоганить душу, совесть и саму сердечную основу прямой наследницы дворянского рода, внучки благороднейшего, если не врёт, русского офицера, князя, аристократа, царского каторжанина, сделав из неё заурядную и завистливую хабалку. Откуда в ней это – отчего, почему? Где то самое, что передаётся с кровью, с атомами её и молекулами, не отнимается внешними обстоятельствами, не поддаётся мелочовке и всякой бесчестной задумке, противной устройству человеческой души, уже изначально созданной для света и добра».

Подумал и ужаснулся – одновременно с мыслью о нравственном несовершенстве тёщи из собственной головы никак не уходил отвратительный и неразумный план смертельного отмщения живому человеку за смерть близких. Всё спуталось и перемешалось, то распадаясь на отдельные куски, а то заново собираясь в кашеобразную кучу, центральным местом в коей обнаруживалась то ли сама месть, то ли предстоящее опекунство, то ли досадные остатки прошлого чувства к Вере, то ли опасения, что Анна Альбертовна не приедет и ему придётся сдаться на условия бывшей жены. Или же то было так и не прощённой обидой на подлую власть – за то, что она сделала с ним, отняв у него настоящее большое научное будущее.

– Спасибо, Анастасия Григорьевна, – с прохладной учтивостью отозвался Моисей и пошёл к себе.

– Я котлет навертела, если будешь, – крикнула ему вдогонку тёща. – Гарольдик покушал, ему понравились.