Подмены

Внезапно повеяло свежестью, какая случается перед сильной грозой, и, будто отозвавшись на такую перемену природы, потянуло озоном, защипало лёгкие, закружило в голове, сзади, в районе затылка. Моисей вслушивался в дождь, не зная, слышит ли эти звуки Вера. Возможно, там, где она осталась на ночь, дождя не было вовсе, или, возможно, его косые струи, долбя по незнакомому водоотливу, образовывали совершенно иные звучания, заливая стёкла не с той, а с этой стороны, и перекошенная временем форточка, привычным образом открытая в их супружеской спальне чуть больше чем наполовину, скорей всего, не была перекошенной, а находилась в исправном состоянии, будучи подогнана чьими-то мастеровитыми руками точно по профилю проёма, служащего для проветривания чужого спального помещения. Или же они предпочитали распахнуть окно настежь и наслаждаться свежестью собственного июльского воздуха, забыв о том, что мокнет подоконник, и образовавшаяся на нём каплевидная лужица уже начинает медленно стекать на паркет утончённым краем, и под утро кто-то из них, подойдя к окну, чтобы прикрыть створки, пустившие в спальню избыточную прохладу, удивится мокроте под босыми ногами и, отдёрнув конечность, станет искать глазами, обо что бы вытереть ступню. А найдя и обтерев, поскорее захочет вернуться в постель, где было так уютно и тепло, где снова ждали его или её, но только неизвестно, как долго длилась эта сторонняя благодать у супруги его Верочки, потому что не быть никого у неё просто не могло никак, учитывая, что даже сам он всё ещё любил её, озлобленную и неверную. В том же, что она неверна, Моисей уже не сомневался, поняв это в ту секунду, когда некогда любимая им жена произнесла, не скрывая лёгкого раздражения: «а с этими картина другая».

Он поднялся, накинул халат и присел к столу. Зажёг настольную лампу, вправил в пишущую машинку чистый лист и начал печатать, почти не обдумывая текст.

«Милейшая, дорогая моя Анна Альбертовна!

Начну с того, что крайне сожалею о том, что пауза в нашей и так весьма редкой переписке затянулась, но вместе с тем хочу сказать, что к тому имелись некоторые обстоятельства. Прежде всего, я не хотел беспокоить Вас избыточным своим присутствием в Вашей жизни, предполагая, что, всякий раз напомнив о себе письмом или звонком, я невольно сделаюсь причиной возможной для Вас раздражённости, поскольку ещё не забылись в памяти моей и, наверно, Вашей те многолетние нестыковки и недосказанности в адрес друг друга, которые, вполне допускаю, могут и теперь тревожить и память Вашу, и Ваше воображение. Однако решаюсь и пишу. Как Вы, моя дорогая? Всё ли хорошо в Вашей жизни, здоровы ли телом, спокойны ли душой? И как там папа? – уверен, Вы так и живёте памятью о нём, и это отчасти помогает Вам существовать в семейном одиночестве, несмотря на окружение многими людьми, благодарными за Ваши добрые руки доктора.

Анна Альбертовна, не стану более мучить Вас прелюдией. Поверьте, чрезвычайные жизненные обстоятельства потребовали от меня написать Вам, что я и делаю теперь, не зная, не чувствуя пока ещё то, как правильней начать слова крайне важные и непомерно горькие. Сейчас глубокая ночь; если честно, собирался написать Вам утром, но так и не сумел его дождаться – ощутил в себе немедленную потребность выговориться, рассказать и… просить.

Лёки, нашего сына, больше нет. Как нет и жены его Кати. Они недавно погибли под лавиной на Северном Кавказе. Не стану лишний раз проговаривать слова о том, насколько чудовищно тяжела и невосполнима для всех нас эта потеря. Кроме того, даже проститься с сыном и Катей мы не смогли из-за того, что тела их погребены под многосотметровым ледником и доступ к ним невозможен никогда. Однако этим ужасным известием неприятности не исчерпываются. Жизнь наша с Верой, моей супругой, складывается таким образом, что мы вынуждены расстаться, и, как я полагаю, навсегда. Как Вы, наверно, помните – поскольку я писал Вам о том и Вы отвечали мне, – у меня есть внук, Гарик, сын Лёки и Кати. Ему скоро полтора годика, он совершенно чудесный мальчик, почти не отличимый лицом от Лёки. Он, Гарька, самый что ни на есть Дворкин, плоть от плоти. Думаю, похож и на прадеда, впрочем, Вы это, вероятно, сказали бы точней, поскольку детские фотографии моего отца всё так же бережно, помнится мне, хранятся в Вашем семейном архиве. Прикладываю один из последних Гарькиных снимков, сделанных Лёкой: надеюсь, Вы сумеете выискать общие с Наумом Ихильевичем черты, на которые у Вас, кажется, всегда был острый и неравнодушный глаз.