Подмена

Используя течение, бородач подвел баржу к причалу. Заскрипели старые бревна настила. С борта на пристань прыгнула женщина. Толстую веревку она быстро обвязала вокруг столбика. Черноглазая девочка, разбежавшись по палубе, перелетела через борт.

— Теплынь-то, какая, — воскликнула она и, как птица замахала, худенькими руками.

— Любка, — закричал старик, — далеко не шастай, сейчас примем груз и отвалим.

— Я туточки буду.

Она спрыгнула с причала на гравий. И только от скрипа камушков Таня с Петькой проснулись. Рядом стоял солдатский вещмешок. Шинель не взята. Петька хотел позвать солдата, но на мешке увидел записку: «Ребята, все дарю вам. Домой вернусь скоро, ждите. Ваш А. Уватов».

Захрустел гравий и в проломе показалась голова девочки:

— Вы здесь спите?

— А тебе что?

— А мы на барже сюда причалили, сейчас загрузимся и дальше поплывем. Мой дедушка — капитан, а мамка — матрос-моторист. Был папка, но с войны еще не вернулся. — Она рукой убрала прядь волос со лба и спросила: — А вы здесь от родителей прячетесь?

— Ни от кого мы не прячемся. Нету у нас родителей, — тихо ответила Таня, — они погибли на фронте.

Девочка горестно вздохнула и хотела что-то сказать, но раздался грозный голос капитана:

— Любка, поднимись на баржу, карауль здесь. Мы за грузом сходим.

— Сейчас, деда, я мигом.

Любка исчезла. На барже заскрипела дверца и послышались шаги. Сгнившие доски захлопали под тяжелыми сапогами. На ребят посыпалась желтая труха.

Когда шаги затихли, Петька выглянул из-под причала. Команда самоходки шла к железнодорожному вокзалу. Она была немногочисленной. Впереди шагал дед в старых кирзовых сапогах, а за ним Любкина мама в ветхом ситцевом платье. Третий член команды, одиннадцатилетняя Любка, осталась сторожить баржу.

— Петька, а ведь солдат Уватов нам все оставил!

— Я бы тоже так сделал.

Уватовскую шинель скрутили в тугой рулон. Концы Петька соединил хлястиком. Получилась настоящая солдатская скатка. Ее Петька надел на плечо и взял вещмешок.

— Почему ты сегодня мрачный? — спросила Таня.

Петька выбрался из-под причала, помог вылезти Тане.

— Потому что на прииск «Лосенок» я ехать не хочу,

— Я тоже. Маме Уватова и без нас не сладко живется.

Они поднялись на берег и сели на обгоревшую шпалу. Стали рассматривать баржу. Дощатая палуба была вышаркана до бела. Четырехугольные крышки люков на замках. На корме тяжелый крашеный курятник. В щелки выглядывали курицы и петух. Красный глаз его отражал солнце. Петух явно хотел с кем-нибудь подраться. И тут из синевы неба спикировал на баржу коршун. Тонко запел ветер в сложенных крыльях. От страха петух хрюкнул по-поросячьи и, растолкав куриц, забился в темный угол.

Петька увидел под навесом у курятника кучу железных инструментов и вдруг вспомнил: такие крючья и молотки с длинными ручками он видел у папы в институте. Петька понял: баржа идет в экспедицию.

— Таня, спроси ее, — Петька кивнул на Любу, куда они плывут.

Таня пошла к причалу. Увидев ее, Любка выскочила из рубки. Схватила одноствольное ружье, встала у борта и сказала четко:

— На судно входить запрещено!

— Я только спросить.

Но девочка явно кому-то подражала:

— Сейчас я никому не друг, а вахтенный матрос Любовь Часовитина. Охраняю государственное имущество и стрелять буду без предупреждения.

Таня обиделась и пошла назад к Петьке. Вахтенный матрос Любка Часовитина заволновалась:

— Почему ты уходишь совсем? — Она загорелым кулачком вытерла нос: — Издалека-то спрашивать можно. Разрешается, ежели издалека.

— Ну так и скажи, куда вы плывете?

Любка поставила ружье к ноге. Толстый ствол чуть ли не на метр торчал выше ее головы.

— Мы идем вниз по реке к Бирским порогам. Везем груз для экспедиции.

Подошел Петька:

— А ты начальника экспедиции знаешь?

— Видела сто раз. Сидоров. Он мамке в прошлом году валенки за счет экспедиции выписал, потому что мамке ходить было не в чем, он и лекарство много раз привозил из Москвы, когда дедушка…

Таня сразу поняла, на что решился Петька, и перебила Любку:

— А геолога Гарновского знаешь?

— Знаю. Он у нас начальником партии, а сейчас болеет.

Любка вдруг схватила ружье и отскочила от борта. Ребята оглянулись. С вокзала шла команда самоходки: Любкин дедушка и мама. Они несли зеленые фанерные ящики.

— Давайте мы поможем! — предложил Петька.

— Они легкие, мы донесем сами. А вон там, за калиточкой, остался тюк, несите его сюда, — приказал дед.

Таня с Петькой прошли через калитку и очутились на привокзальном дворе. Тюк лежал возле штабеля старых шпал. Он был тоже легким, и они почти бегом принесли его к причалу, перекинули тюк через борт и перелезли сами.

— Дедушка, — сразу же сказал Петька, — возьмите нас до Бирских порогов.

Старик гордо поднял голову, разгладил черную бороду.

— Во-первых, не дедушка, а товарищ капитан, во-вторых, судно грузовое и пассажиров не берет. — Он покашлял в кулак. — А, в-третьих, зачем вы туда стремитесь? — цыганские глаза хитро сузились.

Петька решил не отступать.

— Товарищ капитан, нас туда пригласил начальник геологической партии Георгий Николаевич Гарновский.

Таня тоже не растерялась и затараторила: