Казимир Самоволин, собирая данные про погибшую экспедицию, просмотрел, вероятно, архивы многих контор, потому что сразу за письмом Ельникова был приклеен синий бланк со штампом «Телеграфное общество Российской империи». И шла пометка Самоволина: «Черновик телеграммы купца Хаменова».
Было темно, и, чтобы прочитать, Петька подошел к окну.
«Его величеству принцу Миято, японскому послу в Москве. Товар согласно договору доставлен на место. Купец первой гильдии Хаменов».
— Понятно, — сказала Таня, — сообщил, что шпион внедрен в экспедицию «Багульник». — Она посмотрела на потемневший квадрат окна и спросила: — А что, Петька, Вогул живой остался и опять может здесь появиться?
— Навряд ли, дед Казимир ранил его вроде смертельно. Другого могут послать. Надо спать, Таня, поздно уже.
Документы Самоволина Петька положил в мешок, крепко на два узла завязал веревку. Ощупью прошел к топчану, засунул мешок под матрац.
— Таня, ты ложись на топчан, а я у окна на полу, на всякий случай. В тулуп завернусь.
Тишина. Спят горы. Спят покрытые седым мохом камни-валуны, тысячи лет назад сорвавшиеся с высоченных хребтов. Спит дремучая тайга и, словно боясь разбудить ее, безмолвно несет река свои тяжелые воды. Сигнальными огоньками отражаются в ней далекие звезды, звери притаились. Раздувая ноздри, они вдыхают аромат холодной ночи. Они ждут, когда вынырнет из-за хребта желтый диск луны. И тогда оживет тайга. Захрустит валежник под тяжелыми стопами медведя, сказочным светом засеребрятся рога могучих изюбров, идущих на водопой, засветятся круглые глаза рыси, сидящей в засаде на обгоревшей сосне.
Но луны еще нет, и, слушая тишину, звери вздрагивают шкурой от тихого поскрипывания камушков. В сторону звука они поворачивают упругие уши и явно слышат, что в ложбине, осторожно ступая, идет человек.
Таня трясла Петьку за плечо:
— Проснись, Петька, проснись! Кто-то ходит.
Петька сбросил тулуп, сел. Поскрипывали доски крыльца. Кто-то пытался открыть дверь в сени. Петька выглянул в окно: по очертаниям человек! Но кто? Ночной гость вынул из-за пояса нож и, просунув его в дверную щель, пытался поднимать крючок.
Возле поддувала, Петька нащупал полено. Длинное, тяжелое, лиственничное.
Вдруг в комнате стало темно. Петька с Таней оглянулись. Человек, заслонив полностью окошко, смотрел в комнату. Широкое лицо, расплюснутый нос, узкие щелчки глаз.
— Вогул! — вздрогнула Таня.
Человек тихо постучал пальцами в стекло и произнес:
— Ребятишки, проснитесь, откройте, это я, Додоевна.
Петька бросил полено к печке. Таня упала на топчан и притворилась спящей. Петька открыл дверь. Вошла Додоевна и шепотом спросила:
— Таня спит?
— Не сплю, — ответила Таня, — мы немножко напугались.
— Ниче, это ниче, — сказала Додоевна. — Когда мы со стариком сюда приехали, мне тоже шибко страшно было. Дух Алма приходил ночью, пугал маленько. Сейчас не приходит. Когда скалу взрывали, он ушел.
Додоевна сходила в кладовку, принесла охапку сухой бересты, засунула в печку, подожгла. Сверху положила полено, которым Петька собирался отбиваться от шпиона Вогула.
— Я маленько замерзла, за шубой пришла, — пояснила Додоевна. — Собаку там оставила сторожить и пошла. И кушать шибко захотела. — Легкий чайник с широким дном быстро заворковал и вскоре пустил струйку пара. Додоевна принесла из кладовки сухарей, три кусочка сахару и баночку, наполненную красной крупяной кашей.
— Кушайте, икра немножко соленая. На прошлых днях Васька Жухов тайменя поймал. Лодкой, говорит, оглушил.
Таня с Петькой съели по две ложки икры, запили чаем с сухарями. Додоевна выпила три кружки чая с сахаром без сухарей, провела рукой по животу:
— Шибко, однако, хорошо. — И стала собираться в обратный путь. На крыльце сказала:
— Сенную дверь открытой не держите, росомаха заберется, все перепортит: это, одежду, приборы, пищу скушает. Шибко пакостный зверь…
Глава 5
Петька захотел пить и проснулся. На цыпочках вышел в сени. Нечаянно задел кружку, она упала с бака и загремела.
— Петька, это ты ходишь? — Таня соскочила с кровати, выглянула в сени: — Дождя нет?