Подлеморье. Книга 1

— Красотка, подь сюда!

— Мы завсегда готовы!.. Чиво угодно?

— Прошу-с очень вас… показать вашу Елену…

— Пойдемте, мне совсем не чижало.

Пристав взглянул на женщину, но темнота помешала разглядеть ее. Решил произвести «разведку» наощупь. «Упругие девичьи груди и стройный стан… а лицо, бог с ним, сам рябой», — заключил он, ощупав девушку.

Недалеко от Елены им навстречу попалась парочка. Когда разминулись, послышался смешливый голосок:

— Дуня-красуля, ты?

— Мы тута-ка!

Пристав еще нежнее прижал к себе свою спутницу. «Хы, Дуня, да еще и красуля!.. Значит, девка-смак», — мелькнуло в хмельной голове.

Из четырех постоянно курсирующих через узкий пролив лодок сегодня стоит одна.

— На Елене людно, рази свернем в кусты? — предложила Дуня.

— Ни-ни! Я много слышал про Елену… Говорят, купец благоустроил остров.

— Аха, устроил… Каку-то кудряву сучку привозил.

По прибрежному лесу разнесся сиплый хохот.

— А я думал беседки, лесенки и скамейки он сделал своим работникам.

— Черта с два! Свою любовницу потешал, а нас прогонял, штоб не подглядели, как по-благородному в любовь играют.

— Ну и как, отшил он вас?

— Эхе, брат!.. Куды от нас денешься, все доглядели! Как ползал купец по-собачьи, как ноги ей лизал, эту грязноту. Тьфу! Наш рыбак скажет: «Приголубь, краля!» — ползать-то уж не будет — гордый.

— И голубишь, Дуня?

Снова сиплый хохот разрезал таежную тишину.

Хитрая Дуня-красуля завела своего кавалера в самый темный уголок, чтоб никто не мог разглядеть их. Для нее этот пьяный дядька был счастливой находкой.

А славная Елена в тот темный вечер брезгливо морщилась и грустно смотрела в звездную даль.

Несколько дней было тихо в Онгоконе — Тудыпка с полицейскими ловили осетров.

…Ганька прибежал с пирса и выпалил:

— Бабай, «Ку-ку» пришел с Бакланьего острова. Привез рябого пристава с Тудыпкой. Сколько осетров наловили! Ух!

Волчонок, размешивая в котле настой из лекарственных трав, тревожно поглядел в окно.

— Отдохнули вдосталь.

— Аха… Сами сети ставили, сами рыбу ловили.

Магдауль налил в кружку душистого настоя и подал Третьяку.

— Пей, тала.

Матвей нехотя выглотал, болезненно сморщился, сжался в комок и свалился на скамейку.

На крыльце послышался стук тяжелых сапог. Откинулся парус двери, и ввалился урядник с бирюзовыми пуговками глаз.

— Идем, старик, — кивнул он Третьяку.

Магдауль вздыбился.

— Не нада, парень!

Бирюзовые пуговки неожиданно весело улыбнулись.

— Не дури, мужик, начальник допросит и выгонит… Кому нужна эта дохлятина?

Волчонок отступил.

…— Господин пристав, получай «орла».

Но приставу было не до этого оборванца, еле державшегося на ногах. Он только что ходил до ветру и к ужасу обнаружил у себя венерическую болезнь.

Перед ним явилась дородная супруга, которая не раз обещала: «Пымаю с бабой — задушу обоих!»

Э-эх, дьявол, дернуло его пойти с этой… как ее… с Дунькой. Заарестовать суку мало!

Пристав очнулся, взглянул на Третьяка, а затем на своего подчиненного и кивнул на каморку.

— Посади его и держи строго.

Яркое солнце с самого утра уже начинало припекать: ребятишки сразу же с постели выскочили на завалины бараков и весело чирикали, как воробьи на солнышке. Увидев сердитого дядьку с кокардой на фуражке, они настороженно смолкли.

В рыбоделе кишмя кишит народу. Вокруг длинных столов стоят женщины. Одни тараторят между собой, другие молчат, третьи смеются.

Нож в руке чищалки мелькает, как челнок в доброй машинке — раз-два, и рыба готова. Ее несут к засольщику, а тот — в соль и в бочку.

Лодки подходят и подходят. Рыбу несут и несут. Собаки лениво лежат на песке, рядом растянулся рыбак и храпит. То ли мужик перехватил горького, то ли всю ноченьку не спал. А чайки кричат — сзывают тех, кому голодно.

И море всем улыбается. Тихо. Штиль.

Сердито, по-фельдфебельски протопал пристав мимо собак и спящего человека; перешагнув порог рыбодела, сморщился.

— Где Дунька? — спросил он у подметавшей ограду старухи. — Красулей кличут… мне нужно ее допросить.

— А вон-то! — мотнула она головой.

На пристава смотрела рябая, с бельмом во весь правый глаз девка и умильно улыбалась ему.

— Здрасте!.. А зачем же с меня ишо допрос-то брать?.. — хихикнула она.

— Придешь к нам, узнаешь! — сердито буркнул он и зашагал обратно.

Вслед ему раздался смех, и какая-то озорница запела:

Ты рябая — я рябой,
Поцелуемся с тобой!
Пусть народ любуется,
Как рябы целуются.

Солнце тоже недовольно чем-то, сначала окружило себя золотистым венцом, а теперь быстро начало затягиваться светло-пепельными облаками. Сначала повеяло жарким липучим ветерком, потом вдруг расхозяйничался прохладный сивер. Сразу же стало легче дышать. Онгоконский голец закурчавился седыми космами туч, которые плотно прижались к крутым склонам скалистых гор и не желают расставаться с ними. Но вот буйный сивер дохнул еще сильней. Приподняв от гольца тучи, разорвал их в клочья, раскидал по небу. Они неслись вниз и дальше; протягивая друг к другу свои гибкие руки, сплелись в тугих объятиях и дружно поплыли по небу, закрывая собой от знойного солнца разомлевшую землю и залив Курбулика.