Подлеморье. Книга 1

За день отец с сыном кое-как разыскали по затесам пять капканов и насторожили их на соболя. Ганька просто диву дается, как это отец ухитряется найти ловушки.

Вечером попили чаю, а ужинать не стали. Ждут Короля. Ушел на два дня, сегодня истекает уже четвертый.

— Харчишки кончились. Второй день голодом бедует в обмете. Если завтра не придет, искать пойдем. — Магдауль курит, смотрит в снежную темь.

— Ничо, он хороший охотник. Мясо добудет и будет жарить на рожне, — Ганька сам волнуется, да надо же и свое мнение высказать.

Магдауль сердито сплюнул, бросил на сына презрительный взгляд.

— Эх, хубунчик, болтаешь, как ушкан дикий. Знаешь ли ты, что есть соболевка? Этого не расскажешь. Да ты сам должен увидеть.

Внезапно тишину тайги разорвал дружный лай собак.

— Идет! Слава богине Бугаде! — замолился Магдауль.

А Ганька выскочил из юрты и заорал во всю мочь:

— Дя-а Ко-ро-ль!

Через минуту из темноты вынырнул человек и с шумом подкатил к юрте.

Долго, вяло освобождал Король от лыж ноги. С трудом распрямился. Покачнулся словно пьяный.

— Здоров, дя Король!

Человек молчал и, не стряхивая с одежды снег, сильно раскачиваясь, направился было к двери, но упал плашмя на твердый снег.

На крик Ганьки выскочил Магдауль. Они вдвоем кое-как освободили плечи Короля от тяжелой поняги, с трудом втащили охотника в юрту.

Минут через десять Король пришел в себя, выговорил со стоном:

— Пря… дай… спирту…

Магдауль вылил в рот товарищу немного спирта и тревожно смотрит на него.

— Пошто не жжет? а? — спросил Король.

У Ганьки радостно засверкали черные глаза.

— Как водица прокатилась.

— Ай-яй-яй, лицо терял! — Магдауль кинулся к котелку.

— Небось изменишься, ежели трое суток во рту росинки не было.

— Бедна Король!.. Ешь мясо жирна! Ешь!..

— Нет, не бедный! Соболька добыл!

— Уй! — Магдауль схватил руку друга, крепко пожал.

После ужина Филантий рассказал о своей охоте.

— …Такой варначина был! Каких я не видывал. Увел меня ажно под самый голец и забрался в россыпь. Обметал и сижу сутки, мучаюсь вторые, а он и носа не кажет. Сижу третьи, вдруг он выскочил и забегал вдоль обметища. Я за ним! Кричу, реву, вою, ажно лес стонет с испугу. Видать, варнак струхнул мово реву и кинулся в сеть — запутался в полотне, я тут и зацапал его…

Первые два дня Король плашмя лежал в постели. Магдауль с Ганькой ухаживали за ним, как за ребенком. Король даже матюгнулся:

— Я баба, что ли!

На третий день, бледный и исхудавший, Филантий встал на лыжи.

В этот раз они с Ганькой возятся с ловушками.

Магдауль пошел промышлять соболя с обметом.

— Реденько же стало соболя, а старый Воуль баил мне, что во времена его молодости их густо было, — Магдауль качает головой, рассуждает по таежной привычке вслух. — Э, паря, грех бедниться-то, за два месяца четырех собольков упромыслили.

К вечеру наконец обнаружил соболий след. По затвердевшим вмятинам на снегу определил, что соболь прошел за день вперед.

— Хошь и старенький набег, а идти надо, — решил Волчонок и покатился по следу, распутывая хитрые петли. Уже на закате солнца дошел до небольшой скалы, у подножия которой в россыпи заночевал соболь. Утром зверек вышел из запуска, сходил по нужде и не спеша поскакал вверх по ключу к гольцам.

«Сытый соболь. Следы крупные, двоит… Значит, самец», — заключил следопыт.

Близится закат. Ветер к ночи усилился, и тайга нудно стонет, наводя тоску и уныние. Великаны-сосны раскланиваются своими косматыми макушками. В густой хвое раздается тихий свист, а внизу царит тишина: сюда не достигнуть ветру, не раскачать тонконогую нежную елочку. Между крон видно, как разорванные тучи быстро несутся с севера на юг. Небо торопливо, прямо на глазах пламенеет, словно по нему разлилась алая кровь из разорванного волчьими клыками горла нежной изюбрихи.

Магдауль закурил и стал присматривать сухое дерево на дрова. В полугоре виднеются голые сучья и вершина засохшего на корню кедра.

— Срублю его пока еще светло, — решил он.

Небольшой, но острый охотничий топор да сильные руки довольно долго работали, чтоб из толстого сухого кедра получились дрова.

Охотник тяжко кряхтел, пока перетаскивал матерые сутунки вниз, к уютной ложбинке.

В толстом двухметровом снегу он выкопал лыжей углубление в виде воронки, и у него получилось подобие снежного чума: у этого «чума» чересчур громаден «дымоход» — целое звездное небо. В центре убежища охотник положил сутунок, а сверху еще два, только концами врозь. Мелкими поленьями обложил низ и поджег. Через несколько минут уже пылает небольшой тунгусский костер. Он скупо горит и дает ровное тепло.

На березовом тагане забурлил котелок. Магдауль бросил в бурлящий кипяток кусочек чаги[58] — и чай готов.

Самые длинные ночи в декабре — это каждому известно. Но неизвестно многим, насколько они длиннее у охотника, который ночует в жуткую стужу на снегу, у скупого костерчика, когда с одного бока греет огонь, а со второго донимает пятидесятиградусный мороз.

Магдауль уже закурил пятую трубку — значит, время полночь. У него свои «часы».