Подлеморье. Книга 1

Оба посмеялись. Еще выпили и засобирались каждый по своим делам.

— Ой, стой! — вскрикнул приказчик.

— Что, нойон?

— Возьми талон с разрешением, а то наши парни с «Ку-ку» обдерут тебя.

— A-а, спасибо, нойон! — кланяется Алганай приказчику.

— Вон твоя Ленка, — Вера толкнула в бок Устинью и кивнула на нарядную красавицу в бурятской одежде.

Устинья растерянно остановилась, посмотрела и покачала головой.

— Не-не, девонька, не она… Ишь как холодно зрит на меня… Не-е…

Вдруг девушка вскочила на ноги и, радостно говоря на бурятском языке, подскочила к толстому дядьке, вышедшему из дома приказчика.

Устинья побледнела, затряслась и со стоном выговорила:

— Алганай… ты?..

— Я Алганай. Однако ты Устька Третьяк?

— Неужели это… моя Ленка?! А?.. — маленькие черные глаза Устиньи лихорадочно горят и щупают нарядную девушку, которая спряталась за Алганая и испуганно выглядывает оттуда.

— Батюшки!.. Царица небесная!.. — шепчет старуха, протягивая трясущиеся руки к Цицик. — Доченька!.. Кровинушка моя!..

— Бабай, она сумасшедшая! — испуганно шепчет девушка и изо всех сил тащит Алганая к лодке. — Какая я ей дочь!.. Она страшная!..

— Дай обниму, кровинушку свою! — тянется Устинья к ней.

Цицик оттолкнула от себя старуху и кинулась к лодке.

— Э-э! Устька, чужой товар не хватай! — Алганай быстро пошел к берегу, где его поджидали гребцы. А Цицик, опрометью вскочив в сетовку, неистово закричала:

— Бабай, она тебя укусит! Иди скорей! Иди же, тебе говорят! Иди!.. Иди!.. Она же сумасшедшая!

Устинья с вытянутыми руками, раскосматившаяся, подбежала к воде и не может глаз отвести от своей Ленки. Лодка быстро удаляется, а ее Ленка нежно гладит блестящие прямые волосы Алганая.

Устинья взвыла и упала на песок.

…Недоволен Лозовский капитаном Сердягой. Уж больно много шуму за последнее время в Онгоконе. Поэтому и вызвал он Сердягу в Баргузин, чтоб узнать толком, что произошло.

— …Леший капнул этого зловредного поджигателя Третьяка, взял да утоп…

— Так, — Лозовский сердито застучал карандашом по столу. — А ты, капитан, не слышал… может, Лобанов подбивал Третьяка на поджог, а?

— Ни!

— Вот тебе и «ни»! И надо же!.. Оба на подбор!.. Растудыка такой же… слепой! — Лозовский тяжело вздохнул. — И как мне вас раскачать?.. Как втолковать вам, ослам, чтоб вы, а не они… верховодили в Курбулике! — Лозовский заговорил мягко: — Поезжай! Разнюхай!.. Любой ценой… может, придется и подпоить, и подкупить… хоть несколько слов… что именно Лобанов агитировал Третьяка… Понимаешь… Лобанова… только Лобанова… раньше всех Лобанова… надо зацепить покрепче… чтоб юридически можно было обосновать обвинение… Понимаешь? А без этого его на суде в калошу не посадишь… нет! Это черт с головой!

…Подвода уже подъезжала к Устью, а ее пассажир все еще спал. У самой околицы деревушки левое переднее колесо повозки попало в глубокий ухаб, за ним последовало и заднее, а тут, как на грех, кто-то выронил чурку дров на правую колею, которая помогла телеге перевернуться.

Сердяга вывалился из повозки и стукнулся об дерево.

От боли сморщился, сел и опухшими глазами обвел вокруг себя.

— Кто меня вздумал бить?! А?! — поднялся он на ямщика.

— Сам стукнулся. Чево ревешь-то.

Сердяга поднялся и по привычке замахнулся на мужика, но тот, видать, не промах — снопом свалился Сердяга в кусты. Долго там барахтался и злобно материл баргузинских мужиков и ихних шустрых баб.

В одурманенной многодневной пьянкой голове капитана наконец шевельнулась мысль: «Против силы не попрешь».

Кое-как выкарабкался он на дорогу и, раскачиваясь, подошел к ямщику, который приготовился к схватке.

— Но, паря, на этот раз я так лягну, что не подымешься! — предупредил тот пассажира.

— Брось… дай закурить…

— Я не курю.

Сердяга махнул рукой и тяжело завалился в повозку. Колеса снова застучали по бесчисленным ухабам таежной дороги.

— Эй, «деревня», ты знаешь в Устье ловкую бабенку?

— Как не знать, сам промышляю за ними.

— Завертывай к ней!

Ехала солдатская вдова с золотого Ципикана, отстала от парохода, зазимовала здесь в крохотной зимовейке, так и осталась насовсем.

— Фрося, чего же не едешь-то к себе на Урал? — спрашивали ее. А она коротко и ясно отрезала: «Ехало не везет».

Красива и гладка Фрося, да дурная славушка прилипла к ней. Кто возьмет такую в жены?

Вот к ней и завез ямщик своего пьяного пассажира и, сдав его в мягкие, прилипчивые Фроськины руки, уехал обратно.

Стоит «Ку-ку» на якоре. Ждет своего капитана, а он вторые сутки гуляет с развеселой Фроськой.

На третьи сутки вечером проснулся наконец Сердяга и рявкнул по-морскому:

— Полундра!.. Горю!

Но никто не бежит на зов капитана.

Поднялся с грязной постели. Пощупал карманы, а они пусты, как у доброго матроса.

С минуту посидел с выпученными от испуга глазами и схватился за голову.

Еще бы! В его черном большом портмоне хранилось жалованье команды катера.

Хмель быстро улетучился. Сердяга выскочил на улицу.

— Фроську не видела? — спросил у встречной женщины.

— На берегу под лодкой.

Проклиная Фроську, он пошел на берег.

Темнота быстро сгустилась. Ветер нагнал тучи, и крупные редкие капли застучали по кондырю фуражки.