Подлеморье. Книга 1

А отец разглядывал сына. Высокий у него сын, могучий, такого кулаком не сшибешь. На морозе заиндевели Кешкины ресницы, хороши широкие вразлет брови и выбившийся из-под беличьей шапки кудрявый чуб.

Ефрем невольно залюбовался сыном.

— Ты, паря, куда?! — скрежетнул он крепкими зубами.

— Куда глаза глядят!

— Ты, боляток несчастный, пошто не даешь мне ходу?

— Все бы были такими «больными» как я… А тебе, отец, я не мешаю.

— Тьфу, ушкан дикий! Не в этом дело… Боляток-то у тебя на душонке… Заразился от проклятущего посельги Лобанова… Нету у тебя тяги к богачеству… Еще раз прошу, сынок, в последний раз, — у Ефрема в голосе появилась дрожь, а голубые глаза обмякли, повлажнели, — ты грамотей, а я темный, но зато я вас всех, грамотеев-то, продам и выкуплю. Деньгу я умею делать, но рядом со мной должон стоять свой человек с грамотешкой, штоб этим деньгам счет вести и знать, на какие дела их потреблять с выгодой, штоб каждый грош рожал три гроша… Вот нынчесь я надумал в Подлеморье, в Кудалдах, построить большой склад и открыть свою магазею. Сам буду тунгусишек обкручивать, а ты в жилухе станешь развороты торговые делать. Рази плохая задумка?.. Да еще приглядел тебе невесту — королева!.. И богачество за ней есть и сама конфетка!.. Дык чо, паря Кеха, едем? — Ефрем наклонился к сыну и вытянул волосатую бычью шею.

А в глазах застыла просьба.

Иннокентий стоял молча — угрюмый, неподвижный.

— Дык чо, паря, садись, — пригласил Ефрем.

— Не поеду.

На широком, красном лице Ефрема, под белесыми кустистыми бровями закровянились, засверкали молниями глаза. На скулах заходили желваки.

— A-а, не поедешь! — зверем взревел Ефрем.

— Хоть убей, не поеду с тобой!.. Ухожу от тебя!.. Ты!.. Ты сегодня человека чуть не сгубил!.. И как ты хочешь, чтоб я тебе помогал?.. Я давно все вижу и знаю. А ты еще Лобанова хаешь.

— Ах, гаденыш! Поселенец тебе милей отца?! — Ефрем сгреб за грудки сына, замахнулся кулаком.

Кешка уклонился от удара, схватил в охапку разъяренного отца, крепко сжал.

Ефрем собрал все силы и, принатужившись, хотел отбросить Кешку, но тот зажал еще сильнее, так что Ефрем не смог даже пальцем шевельнуть.

— Отпусти, сукин сын! — прохрипел Ефрем.

Кешка отступил, руки его устало упали.

Долго стояли отец с сыном друг против друга. Оба большие, сильные, нахохленно-злобные.

Ефрем смачно выругался, сплюнул.

— Нищим сделаю тебя!

— Испугал чем!.. Да я лучше у твоего башлыка Макара Грабежова простым рыбаком буду ходить.

— Вот и иди к нему на Покойники!.. Иди!.. Он тебе покажет жись золотую!..

— Не боюсь, батя, пойду.

— Э-эх! Лелеял тебя как крашено яичко, а ты!..

Ефрем бросил на сына полный ненависти и презрения взгляд и изо всех сил огрел бичом Крылатку, который вздыбился и в пологом завороте, оправдывая свою кличку, помчался словно на крыльях, по-лебединому высоко и гордо неся маленькую голову.

Тунгусы уважают смелых да рисковых. Недаром же княгиня Катерина полюбила Ефрема.

Как начнет море покрываться льдом, княгиня заставит служанку вынести все ковры-кумоланы, перины и из лисьего меха мягкие одеяла. Сама выхлопает все на искрящемся молочно-белом снегу, сама застелет княжескую кровать, которую полгода мастерил ссыльный поселенец «Золотые Руки». А потом часами смотрит в тревожную даль, в сторону, где далекий Святой Нос купается в синем мареве.

На красивом моложавом лице княгини Катерины тревожно горят черные глаза, а маленькие изнеженные руки нетерпеливо мнут ярко-желтые кисточки кашемировой шали — подарок Ефрема.

— Царица Верхней Земли! Мать Иссы Христа! Помогай удалому Ефремке добраться до моего чума живым да здоровым, — молится крещеная тунгуска.

Уже через два дня Ефрем, собрав целую гору пушнины, лежит на резной кровати княгини Катерины и пьяно тянет свою любимую:

…Катя-Катерина,
Княжеская дочь.
Прогуляла Катя
Всю темную ночь.
Пришла ее мати,
Стала Катю звать:
«Едут, едут сваты,
Хотят тебя взять».

А Егор Краснобаев в ожидании подхода ямщиков купца Новомейского все еще пьет с рыбаками.

Старики после долгой вынужденной «засухи» так наклюкались, что лежат без памяти.

Тот, который немножко помоложе годами, крепко обнял ноги товарища и, поглаживая мягкие козьи голенища унтов, нежно целует их.

Воркуя с сердечной ласкоткой в грубом, простуженном голосе, пьяно бормочет:

— Наконец-то, Фекла, добрался до тебя… Будь оно неладно это Подлеморье…

Глава третья

Весело перемигиваются звезды над гольцами, над тайгой, над широкой долиной Баргузина. Радостно на душе у Магдауля — скоро он женится на Верке. Ее черные, чуть раскосые, монгольского росчерка глаза, улыбчивое лицо, темные волосы — все в его сердце. И от этого ему весело, ему тепло, ему хочется петь.

Король дал ему своего Савраску. Весело хлыняет конь.

И Магдауль затянул песню: