Подкаменный змей (СИ)

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Пролог ==========

Бергалы заволновались с утра Петрова дня на пароходной пристани купца Мулдашева, когда отчалил, уходя к Омску, единственный пассажирский пароход «Богатырь», и начала подваливать баржа Англо-Французской компании, чтобы везти рабочих на Зоряновский рудник. Откуда разнёсся пугающий слух, разбирать недосуг было. Зоряновский урядник Егорьев, случившийся в уезде по причине вызова капитан-исправника, выскочил из трактира, на ходу утирая сальные губы. Доесть, черти, не дали!

С утра парило, уряднику было жарко. Мужчина он в летах и весу немалого. На пристани гулял ветерок, так что было чуток приятнее. Зато атмосфера накалилась до предела.

- Не поедем! – ревел пуще всех дюжий молодец в картузе с треснувшим козырьком. – Пущай господин Делонг плату подымает, раз такое дело!

- Правильно! Дело говоришь! – поддержали в толпе.

Пахло бунтом. Урядник поднял пудовый кулак, поднося его к носу зачинщика:

- Ты чего орёшь, морда? Какая тебе плата, коли ты ещё до места не доехал?

Из-за спины молодца кто-то пискляво выкрикнул:

- Дык, помирать-то кому охота? Змеева хворь аж до Утихи доползла.

- Какая хворь?! – рявкнул Егорьев. – Где Утиха, а где Зоряновск? Чего воду мутите попусту?

Откуда-то из-за спины возник малохольный ссыльный Кричевский и торопливо залопотал, захлёбываясь и пришепётывая:

- Павел Степанович, а я говорил вам, что сказание о Подкаменном Змее не на пустом месте взялось! Сказания всегда отражают действительные явления, и если бы вы меня послушали…

Егорьев отмахнулся, как от назойливой мухи:

- Варначьи сказки – этот ваш Змей. И вы туда же? Дождётесь ведь – посажу за слухи дурацкие.

- И посадите! – задиристо выкрикнул Кричевский, подпрыгивая петухом. – С вас станет. Но люди-то мереть не перестанут!

- Кто помер, рожа ты острожная? – урядник зацепил плюгавого ссыльного за воротник потёртого вицмундира и приподнял над землёю.

- Дык, мальчонка, Игната Васильева сын, - без прежнего запалу промямлил детина в поломанном картузе.

- Какого Васильева? Охотника утихинского что ли?

- Его, - мрачно подтвердили из толпы.

Игната Васильева Егорьев знал. Мрачный мужик из кержацкой деревни лучше всех зверовал в тайге и завсегда привозил немалую добычу, не забывая и урядника. Отдавал долю, не споря, поэтому Егорьев относился к нему даже с некоторой симпатией. Хоть на роже у Игната было написано, что он об уряднике думает.

Егорьев был из тех людей, что живут по принципу: «У воды – да не напиться?» Меру, впрочем, соблюдал, так что обижаться на него было грех, как он сам о себе понимал. Зато у него порядок был: и на руднике, и среди кержаков. И варначьё из тайги высовываться не рисковало.

О Подкаменном Змее Егорьев слыхал, конечно. Сказка эта родилась среди варнаков – беглых каторжников, диких старателей, промышляющих золото по лесам. И сколько их тому Змею душу отдало, знал только сам Змей. Урядника это не интересовало. Его больше заботило, чтобы бунт стих.

А он и впрямь стал утихать, словно бергалы успокоились, выплеснув словами свои страхи. Ворчание становилось всё глуше, иные уже потянулись на баржу, пыхтящую у пристани.

Егорьев отошёл к воде, утирая платком вспотевшую шею и изрядные брыли. Не с его комплекцией такие хлопоты. И тут услышал за спиной неожиданное:

- Meine Liebe Анхен, ей богу, сейчас не то место и не то время.

Произнесено было негромко, но слегка раздражённо. Егорьев обернулся, гадая, откуда бы взяться немцу в усть-горской глуши. Однако же, немец был – самый настоящий, одетый по-городскому: в долгополом сюртуке, шляпе и с тросточкой. И морда была очевидно нездешняя: породистая, узкая, костистая. Заграничный перец! Должно, сошёл с омского парохода.

На руке у заграничного перца висела очень красивая молодая особа самой православной наружности - с бездонными синими глазищами и толстой русой косой. И тоже горячо шептала:

- Яков, я прошу тебя! Ну, пожалуйста! Нам же всё равно в ту сторону, – и так этими глазищами глядела, что любой бы поплыл, как масло.

Немец, всяко, поплыл. Жесткое лицо смягчилось, губы обозначили улыбку, совсем бы незаметную, когда б не впадины на худых щеках и лучики в углах холодных голубых глаз. Принял ручку дамы, поднёс к губам, вздохнул, покоряясь судьбе:

- Как тебе будет угодно.

Речь немца звучала странно. Временами отлично слышался нездешний акцент, а временами произносимое им звучало вполне себе по-русски. Как сейчас, например.

Но уже в следующее мгновение немец вздёрнул голову и повелительно обратился к Егорьеву:

- Господин Policist, что у вас тут происходит? – и выговор снова был иностранный.

- Да вот, сударь, рудничные рабочие волнуются, - суетливо произнёс Егорьев, снова утираясь платком. И тут же удивился, с чего это ему так захотелось вытянуться в струнку. Было в немце что-то такое, что заставляло вытягиваться. Или то неистребимая страсть русского человека раболепствовать перед иностранщиной?