— Ну, ты и чумичка чУмная! Дал же чёрт тебе руки, чтоб с техникой возиться… Ну, теперь марш домой к печке! Сколько раз говорил — каменным столбом на снегу не стоять! На дорогу мне не ворожить!
Фёкла стояла на снегу и вертела головой по сторонам, как полярная сова, к чему-то прислушиваясь, словно предчувствовала неожиданные напасти. Снегоход исчез в снежном вихре. Шум двигателя затих вдали.
Снегопада не было давно. Ветра тоже. След от нарт виден был издалека. Даже прослеживался лыжня, оставленная тунгуской, когда она последний раз смоталась за перевал. Километров за десять от зимовья след нарт оборвался. Ерофеич круто вывернул руль вправо, чтобы не угодить в курящийся паром провал. Он знал это опасное место. На него указывала голая корявая лиственница, в которую когда-то угодила молния. В высоту она больше не росла, а далеко выдающийся чёрный сук словно бы указывал на промоину от горячего ключа, откуда несло тухлыми яйцами.
У самого края промоины стояла берёзовая вешка. Из парящей дыры торчал хорей — тонкий гибкий шест, каким погоняют ездовых собак. Ерофеич снял шапку и перекрестился, чего он никогда не делал прежде.
— Лёва-Лева, на кого ты меня оставил! Что мне теперь делать с тупой тунгуской в Гонконге у тёплого моря? Лучше бы она вместо тебя в яму свалилась.
Подходить в промоине он не отважился. Края её в любой момент могли обвалиться. Да и всё равно Шманец давно уже был мертвяком. Если шею не свернул, так задохнулся от сероводорода.
— Как это я маху дал! Я же всегда вбивал вешку под корявой лиственкой. Не иначе как рогатый Етагыр её передвинул.
Его неуклюжие рассуждения и прикидки, что он будет делать в китайских банках, куда заявится с придурошной тунгуской, прервал рёв авиадвигателей и шелест лопастей. Желтопузый вертолёт с большими чёрными иероглифами пролетел над тайгой.
— Эх, Лёва, царствие тебе небесное! Ты же сам предупреждал, что хунхузы меня смогут вычислить по компьютеру. Чо ж ты раньше не дал дёру! Чёрт тебя потянул к раскольникам на мою и твою погибель.
Домой дороги нет. Китайцы терпеливы, как снежные барсы в засаде. Будут поджидать жертву до упору. А у Ерофеича с собой ни ружья, ни съестного припаса. Добраться до скита? Но там добрых пятьдесят километров по льду реки и озера. Весь как на ладони — негде спрятаться. С вертолёта они его накроют, как букашку.
Но, видно, не зря он перекрестился и добрым словом помянул покойника. Судьба и на этот раз сжалилась над грешником. Не успел Ерофеич отморозить себе ни одного пальца на ноге, как желтопузый вертолёт пролетел над ним в обратном направлении. Непослушными, задубевшими руками он завёл снегоход и на малом ходу двинулся к зимовью.
Теперь все прикидки и намётки насмарку. Китайцы выгребли всё ценное, что у него было. Даже документы и билеты до Пекина. Остаётся только одно — пасть в ножки к старцам из раскольничьего скита и напроситься к ним в послушники. На то и церковь, чтобы давать убежище заблудшим грешникам.
Снегоход он ставил под ёлками, а дальше где перебежками, где ползком, добрался до своего зимовья. Выглянул из-за большого камня на дворик перед крыльцом. Фёкла с избитой мордой свежевала туши кобелей, привязанных за задние лапы к перекладине. Удивительно, что китайцы не забрали всех собак, которых перестреляли. Значит, это были не вечно голодные хунхузы.
— Фёкла! — хриплым шёпотом Ерофеич окликнул тунгуску. — Китайцы остались меня поджидать?
Она глянула на него совершенно заплывшими из-за синяков щёлочками глаз.
— Китайца нету. Собачек нету. Компьютер нету. Телевизор нету. Тарелка нету. Вертелка нету.
Он не поверил ей, а подкрался на корточках к окну. В избе всё перевёрнуто вверх дном, но людей не видно. Ерофеич, осмелев, выпрямился.
— Все улетели?
Она кивнула головой, как фарфоровый китайский болванчик.
— Китайца нету. Беда есть, горе будятя.
— Ну ты даешь, чума таёжная! Ты сама горе-горькое.
Ошарашенный Ерофеич наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза, но её и без того узкие щёлочки стали ещё Уже из-за раздувшихся кровоподтёков. Ничего в таких глазах не прочитаешь.
Он осторожно вошёл избу. Заглянул во все закутки. Никого. Всё кверху дном. Даже в подвале и на чердаке. Но оружие и рыболовные снасти не тронули. Японский чемоданчик на месте. Не хунхузы это были.
— Большой хозяйна где?
— Скопытился наш Шманец в промоину. Каюк ему. Что пытали китаёзы?
— Искали фирму «Листа». Искали коттедж, офис и сейф.
— Идиоты! Коттедж, офис и сейф в райцентре. Но к канадцам, понятно, хунхузы не сунутся.
— Ещё кого искали?
— Госпожу Феоклисту Етагырову. Господина Вонифатия Етагырова.
— Чо ответила?
— Не видал таких.
— Про меня не спрашивали?
— Нета, хозяйна.
— Про деньги в банках не сболтнула?
— Услышала вертолёт — успела диски помытя.
— Как помыть? Информацию стёрла?
— Да. Информации нет.
— А где твои цивильные шмотки?
— В шахту кинула до посадки вертолёта.
— А все бумаги? Где документы? Паспорта с визой и билеты с открытой датой.
Фёкла выскочила в моторную избу и вернулась с грязными пластиковыми пакетами, с которых капало отработанное машинное масло.