Подкаменная Тунгуска

Ерофеичу не понравилось, что шаман был какой-то нетаковский — в очках, при галстуке и говорил по-русски без таёжного акцента. Он привёз с собой охапки сухого можжевельника и багульника.

— Куда мне бросить воскурения?

— Фёкла занесёт в избу, поближе к печке.

— Камланить можно только во дворе на снегу!

— Да ты чо, шаман! Одержимого никак на мороз нельзя выносить — зазябнет и выстудится, — решительно возразил Ерофеич. — Ещё помрёт от простуды, а он мне живой нужон.

Шаман с неохотой вошёл в зимовье. Хмуро оглядел жилое пространство:

— Просторно. Места тут хватит. Только уберите стол, кресло и все стулья.

— Куда я их уберу?

— Куда хочешь! Хоть на чердак.

— Ты хоть знаешь, сколько каждая старинная меблина на вес потянет? С тонну.

— Ничего не знаю… Мне нужно много места, чтобы камланить. Я бегать буду. И костёр разведи посреди горницы.

— Ещё чего! Избу спалишь. Возле печки у огня покамланишь.

— Костёр, я сказал! Подпол есть?

— Есть, ты на самом люке стоишь.

— Хорошо, потом откроешь.

— Зачем?

— Сигать туда буду. Люк на чердак есть?

— Есть. Вона тама!

— Откроешь.

— На кой?

— Запрыгивать туда буду.

— Лестницу приставить?

— Я без лестницы запрыгну на чердак. Олень жирный есть?

— Найдётся на заимке.

— Приведёшь в горницу.

— Скотину — в дом?

— Как хочешь, а без оленя в избе не буду камланить.

— Фёкла, слышала? Одевайся и дуй за оленем! Тебе быка или матку?

— Быка. И пожирней. Я его потом заберу с собой в жертвенное приношение.

16.1

Когда освободили горницу от мебели, шаман ещё раз прошёлся по скрипучим половицам, заглядывая во все углы.

— Пол усыпать ветками кедрового стланика.

— С ума спятил? Выкопай поди-ка его из-под метрового снега! Легче еловых лапок нарубить.

— Я сказал — кедровый стланик! Чтоб густой таёжный дух стоял в избе.

— Фёкла! Слышала? Бери лопату и топор. Внизу у церковки собаки снег подрыли. Там в аккурат стланика того — пропасть! Нарубишь и навалишь на нарты. Пары собачек хватит, чтобы целое беремя хвои к избе подвезти.

Шаман тем временем всё ещё расхаживал по избе с проверкой готовности жилья к обряду изгнания злого духа.

— Печку натопить жарко-жарко. Двери все распахнуть настежь, какие есть.

— Так ты всё тепло из печи выпустишь. Зазря дрова переведём.

— Мне из печи не тепло, а угли для ритуального костра нужны. Чтобы избу не подпалить, сделай кумирницу — разведи огонь в железном корыте, а на пол постели листы кровельной жести. Найдёшь?

— Так шахта здесь была. Найдём тебе железное корыто и кровельную бляху.

— Больной — сильно пьющий?

— Запойный!

— Тогда перед обрядом напои его до бесчувствия, чтобы не мешал работать.

— Как не фиг на фиг! — согласился Ерофеич безо всякого трепетного почтения к служителю местного культа.

16.2

У Ерофеича внутри всё-таки что-то тревожно ныло. Шаман уж был какой-то ненастоящий — с лица слишком из себя уж шибко умный и пахло от него цветочным мылом и одеколоном после бритья. И говорил по-русски слишком чисто, как школьный учитель русского языка. Но другого шамана за пятьсот вёрст в округе не сыщешь, сказала тунгуска. Ерофеич согласился, только очень уж сомневался, что колдовская сила способна поселиться в очкастом интеллигенте. Они же все тупые и убогие, умники эти, ни в бога ни чёрта не верят. Кто пойдёт в интеллигенты в наше время? Только тот, кто не сумеет с одного удара десять зубов вышибить или череп кастетом раскроить. Безмолвные терпилы эти интеллигенты, одним словом. Не тот нынче шаман пошёл! Некачественный. Вот прежде шаманы бывали…

— Готово!.. Болящий напился до синих чёртиков и отрубился.

Пока шаман облачался в наряд огородного пугала, Ерофеич сладил-таки лежак, похожий на пляжный топчан. С четырех сторону к боковым доскам прибил по камасу — это шкура с голени лося, снятая чулком. Сунул в каждый камас ногу или руку мертвецки пьяного Шмонса и слегка стянул сыромятными ремешками. И кровоснабжению не мешает, и больной не вырвется. Грудь и живот пристегнул к лежаку широкими кожаными ремнями, чтобы не брыкался. В зубы вставил деревянную ложку, чтобы Шманец не прикусил себе язык. Концы ложки стянул ремнями, привязанными к лежаку, чтобы не выплюнул. Лоб тоже закрепил широким ремешком, чтобы одержимый затылок себе не расколотил, когда будет биться в припадке. Под голову ему Фёкла заботливо положила мешочек с волосами с шеи оленя, из которых делала нитки для вышивания по замше.

Посредине горницы Ерофеич пол устлал листами ржавой жести, прижали огромной шестернёй от ручной лебёдки, а на неё водрузил широкую плоскую чашу. В ней когда-то старатели промывали золото. Вот и получился безопасный ритуальный костёр посреди избы.

— Ещё подсыпь углей в кумирницу, хозяин.

— На кой те столько?

— В суровых условиях природы Севера огонь — источник жизни, света, тепла и пищи, — поучительным тоном изрёк шаман в очках с роговой оправой, ну, совсем как настоящий школьный учитель. — Его должно быть много. Каждый уголёк — обиталище духа. Только сначала его надо бы плотно покормить.

— Шмонса? — спросил Ерофеич.

— Нет, огонь. Это может сделать только женщина.