Подготовка смены

— То есть, мы пересматриваем устаревшую космогонию наших древних мифов, и это требует в свою очередь пересмотра и самой природы богов, но на их принятых у нас традиционных культах это никак не сказывается или сказывается мало?

— Именно, мудрейший. Нам же не нужны потрясения в обществе, верно? Пусть жрецы остаются востребованными и продолжают вести своё непыльное служение богам, на которое никто и не думает посягать. И какие тогда будут возражения у жречества? Всю несуразность старой космогонии и связанной с ней природы богов они прекрасно знают и сами, её последствия в виде разочарования людей в религии видят собственными глазами и решению этой проблемы, не ухудшающему их положения, будут только рады. А кто из них поумнее, понимают и непригодность мифа о загробном существовании души в Аиде, который тоже не мешало бы пересмотреть. Чем плохи воззрения орфиков о посмертных перерождениях души в новые жизни? И сильно ли они затронут существующие культы?

— Ты же сам говоришь, римлянин, что большинство народа малообразованно, — заметила Гликерия, — Разве поймёт оно то сложное учение, о котором мы говорим?

— Ему и не нужно, несравненная. Я думаю, что и нынешнюю космогонию не все понимают. Маленькому простому человечку вовсе не обязательно понимать все. Он и сам знает, что жизнь — штука сложная, и не всё в ней ему понятно, а божественные и вообще сверхъестественные дела — тем более. Ему достаточно знать, что есть образованные люди, которые всё это знают и понимают. Если кого-то это заинтересует подробнее, то чего ему не объяснит грамотный сосед, объяснит жрец деревенского храма, а то, чего не объяснит и он, ему объяснят хоть городские жрецы, которые образованнее своего сельского коллеги, хоть философы, хоть просто сведущие в философии люди, которые в городе найдутся. Он, конечно, поймёт далеко не всё, а при передаче односельчанам переврёт добрую половину, но постепенно, не с первым ходоком в город, так со сто первым, какое-то грубое, но уже приемлемое приближение к истине проникнет и в широкие малообразованные массы.

— Мне почему-то кажется, римлянин, что у вас и у самих найдётся кому создать подходящее для вашего общества учение и без нас, — задумчиво проговорил Карнеад, — То, о чём мы только начинаем размышлять и дискутировать, у тебя выглядит уже детально продуманным, хоть и ещё сыроватым в некоторых мелочах. Для философского учения ещё слабовато, но для религиозного — уже вполне. Зачем вам тогда Эллада?

— Эллада, мудрейший, была и остаётся признанным авторитетом и в культуре, и в искусстве, и в философии. Что признано и популярно в Элладе, признано и популярно во всей эллинистической Ойкумене. Та же массовая карфагенская керамика, например, по качеству давно уже не уступает аттической, но у неё нет авторитета и славы аттической, и она поэтому не так престижна. И так во всём. Где-то что-то, возможно, сделают и не хуже, но цениться выше будет эллинский аналог за счёт авторитета Эллады. В искусстве и быту мы, как и весь остальной мир, стремимся подражать Элладе, нашу религию реформируем в сторону сближения с религией Эллады — ну, с самыми лучшими её сторонами, конечно, а не с тем, что устарело и давно нуждается в пересмотре, — мы с ними рассмеялись, — То же самое и с философией. Эллинские философы известны всему миру. А какие философы в Риме, и кому они известны даже в нём самом? И что тогда говорить об Испании? Я вовсе не льщу тебе в этом, мудрейший, а признаю положение таким, каково оно на самом деле. Да, ты прав, желательное для нас учение мы, наверное, могли бы создать и сами. Но чьим оно будет в этом случае? Варварским или полуварварским? Кого оно тогда заинтересует и для кого будет авторитетным и престижным? А вот если его создаст эллинский философ, особенно известный и авторитетный в афинской Академии, это же совсем другое дело. По сути оно может быть и не лучшим, чем наше, но оно будет обладать авторитетом Эллады, за счёт которого будет и престижнее, и популярнее нашего. Кто такой безвестный испанец и кто такой Карнеад Киренский, уже сейчас далеко не последний философ Академии? Не буду льстить тебе, мудрейший, а скажу так, как есть — именно это разница, определяемая авторитетом Эллады, и нужна нам от неё.

— А на меня ваш выбор пал потому, что мои взгляды наиболее близки к вашим?

— Абсолютно верно, мудрейший. Если кто-то из эллинских философов и создаст нужное нам учение, то только ты.

— А что, если какие-то детали учения я продумаю и изложу не совсем так, как ты считаешь правильным и подходящим для вас?