Подгоряне

И все-таки возвращение Теленештам ранга райцентра было актом

справедливым. Сколько себя помнят его жители и те, кто был вблизи от него,

Теленешты всегда были либо волостным, либо районным центром, главою всех

окружавших его сел и деревень. Лишь гримасы истории могли на какое-то время

исказить перспективу, сыграть с городком злую шутку. Такое случилось в эпоху

бесконечного экспериментирования, когда в стране начали создаваться отдельно

обкомы индустриальные, промышленные и обкомы сельскохозяйственные, а вместо

сельских райкомов - парткомы, тоже двух профилей. Теленешты !как-то не

подходили ни к тому, ни к другому, были как раз ни городом Богданом, ни

селом Селифаном. Сотни лет до Советской власти были они волостным центром с

благочинными попами и чиновниками, с усатыми стражниками и урядниками, а при

румынах - пласой с ее преторами вместо урядников, а совсем недавно - ни то

ни се. Захолустное, сонное местечко с допотопными старушками, которые по

всем углам продавали стаканами подсолнечные и тыквенные семечки. Война

превратила центр городка в развалины. Фашистские оккупанты даже вывезли и

распродали камень от порушенных домов и погребов.

Ранг райцентра вызвал Теленешты -к новой жизни, возродил его из пепла.

Строились многоэтажные жилые дома, возводились современные предприятия,

кирпичные заводы, комбинат по производству вина и спирта, фабрики для

переработки молока. Были построены пекарни и гостиницы. Росли, как грибы

после благодатного дождя, кварталы частных домов, которые после ликвидации

района спешно продавались владельцами за полцены. Все получалось по

известной пословице: если нет озера, не будет и лягушек. Владельцы

собственных домов были государственными служащими. Лишившись своих мест в

учреждениях, они остались без работы и сейчас же начинали искать ее в других

местах, уезжали вместе с семьями в другие города республики. В Теленештах

оставались лишь учителя, врачи да несколько инженеров промышленных

предприятий, десяток-другой специалистов из мастерских по ремонту

телевизоров, радиоприемников; не покинул город какой-нибудь десяток

фотографов, парикмахеров, пекарей, рабочих по изготовлению масла и брынзы,

закройщиков на пошивочном комбинате. Так жил городок. В одну неделю был

ликвидирован жилищный кризис, казавшийся неразрешимым. Прежде очереди на

получение квартир были пугающе длинными, думалось, что им не будет конца. Но

стоило лишь отнять у Теленешт статус районного центра, как появилось

множество свободной жилой площади в государственных домах, а частные

отдавались чуть ли не даром.

Отец сказывал, что Никэ рвал на себе волосы. Он купил дом у Негарэ и не

знал, что мог бы купить лучший в самом городе, и притом за пустяковую цену.

Его совхоз почти что сливается с Теленештами - так что брат, не меняя места

работы, сделался бы городским жителем. Но кто мог знать, что район будет

скоро упразднен, а через некоторое время вновь восстановлен?

Домой мы возвратились по асфальтированному шоссе, совершив объезд в

сорок без малого километров. По пути руки брата отдыхали, потому что не

попадалось ни рытвин, ни бугров, ни выбоин. Теперь Никэ был недоволен и

своим железным другом - мотоциклом. Считал, что мог бы приобрести другую,

более модную, что ли, марку. "Ирбит" соблазнил его своей мощью, количеством

лошадиных сил. Другие бригадиры и агрономы покупали себе мотоциклы с

колясками киевского завода. Однако брат, заручившись запиской Шеремета,

пришел на базу с правом выбора. Не раздумывая долго, Никэ выбрал самую

могучую машину, тяжеленную, с тормозами, как у грузовика, с несокрушимыми

рессорами, годными для ганка, а не то что для мотоцикла, с мотором, который

ревел, как двигатель реактивного самолета. После длительной поездки мускулы

на руках водителя болели так, словно их отхлестали здоровенной палкой.

Было уже прохладно. Я расположился поудобнее в люльке мотоцикла,

прикрыл грудь прорезиненной накидкой, надежно укрывшись от встречного ветра.

А Никэ продрог так, что сделался синим. Чтобы немного согреться, он

остановил мотоцикл у леса Пита-ру, возле винзавода. Слово "согреться" в

данном случае имело только одно значение: Никэ отправился к знакомым ребятам

за спиртом. Он, конечно, сейчас не отхлебнет и капельки, а вот уж дома, до

которого рукой подать, "отогреет душу". Я сидел в коляске и удивлялся тому,

каким печальным выглядел лес и все вокруг леса в эту осеннюю пору.

Грустно перешептываются умирающие листья. Но у леса неиссякаемый запас

красоты. Дикая черешня с помощью легкого морозца выкрасила свои листочки в

кроваво-красный цвет. А кизил, воспользовавшись услугами тех же ночных

заморозков, придал своим листьям цвет ярко-желтый, лимонный. Дубы не

захотели быть одинаково одетыми. Как капризные модники, они подбирали

костюмы каждый по своему вкусу. У одних листья оставались зелеными, у других