– НО ЗНАЧИТ, ТАМ, ГДЕ ОН ДОЛЖЕН СУЩЕСТВОВАТЬ, ЕГО ТЕПЕРЬ НЕТ.
– Неправильно.
– ЧТО? АХ, МАТЕМАТИКА… – презрительно фыркнул Смерть. – ЛИЧНО МНЕ ЛУЧШЕ ВСЕГО ДАВАЛОСЬ ВЫЧИТАНИЕ. С ОСТАЛЬНЫМ КАК-ТО НЕ СЛОЖИЛОСЬ.
– Так или иначе, шоколад вряд ли назовешь особой редкостью, – продолжал Хаос. – Поверхности некоторых планет покрыты толстым слоем этого продукта.
– ПРАВДА?
– Абсолютная.
– В ТАКОМ СЛУЧАЕ, – промолвил Смерть, – Я БЫ НЕ РЕКОМЕНДОВАЛ ТЕБЕ ОСОБО РАСПРОСТРАНЯТЬСЯ ОБ ЭТОМ.
Затем он вернулся туда, где в темноте его ждала Едина.
– ТЕБЕ ВОВСЕ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ТАК ПОСТУПАТЬ, – сказал он.
– А что еще остается? – спросила Едина. – Я предала своих собратьев. А еще я страшно, чудовищно безумна. Нет такого места, где я не чувствовала бы себя посторонней. Если я останусь здесь, моя жизнь превратится в сплошные мучения.
Она посмотрела на шоколадную бездну. Поверхность сверкала обсыпкой из сахарной пудры.
Потом Едина сбросила с себя платье. К своему удивлению, сделав это, она почувствовала некое стеснение, однако тут же собралась с силами и гордо выпрямилась.
– Ложку! – приказала она и повелительно протянула правую руку.
С театральным изяществом Хаос последний раз провел полирующей тряпочкой по серебряному черпаку и вложил его в руку девушки.
– До свидания, – сказала она. – Передай мои наилучшие пожелания своей внучке.
Едина отошла на несколько шагов, повернулась, разбежалась и совершила идеальный прыжок ласточкой.
Шоколад почти беззвучно сомкнулся над ней. Двое наблюдателей выждали, пока с поверхности не исчезнут последние ленивые пузыри.
– А у этой дамочки действительно был
– ДА. Я ТОЖЕ ТАК ДУМАЮ.
– Ладно, было весело… По крайней мере, до этого момента. А теперь мне пора, – сказал Хаос.
– ЧТО, ОБРАТНО? РАЗВОЗИТЬ МОЛОКО?
– Люди рассчитывают на меня.
Похоже, ему удалось произвести впечатление. Смерть одарил его внимательным взглядом.
– ЧТО Ж, БУДЕТ… ЗАБАВНО. РАД, ЧТО ТЫ ВЕРНУЛСЯ, – сказал он.
– Ага, – согласился Хаос. – Ты остаешься?
– ПОДОЖДУ НЕМНОГО.
– Зачем?
– НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ.
– А…
– ДА.
Прошло несколько минут. Смерть достал из-под плаща жизнеизмеритель, настолько маленький и легкий, что он мог принадлежать кукле.
– Но… я ведь умерла! – потрясенно воскликнула тень Едины.
– ДА, – сказал Смерть. – А ТЕПЕРЬ СЛЕДУЮЩАЯ ЧАСТЬ…
Эмма Робертсон, напряженно морща лоб, сидела в классе и грызла карандаш. Потом медленно, но с крайне важным видом, так, словно открывала некую страшную тайну, она принялась выводить слова:
Сидя за своим высоким столом, Сьюзен потихоньку расслабилась. Ничто так не успокаивает, как вид склонившихся над тетрадями учеников. Хороший учитель не может не использовать интересный материал, если таковой подвернется, а визит к госпоже Ягг сам по себе был отдельным образованием. Даже двумя образованиями.
Прилежно занимающийся класс обладал особым запахом; он пах стружками от наточенных карандашей, плакатными красками, давно покойными палочниками, клеем, и, разумеется, не обошлось без легкого душка Билли.
Встреча с дедушкой прошла неловко. Сьюзен еще злилась на него за то, что он не все ей рассказал. А он ответил, что иначе и быть не могло. Ведь если рассказать людям, что ждет их в будущем, будущее перестанет быть таковым. И в его словах был смысл. Конечно, был. Все было логично, а Сьюзен всегда одобряла логичность и почти всегда поступала логично. Беда заключалась в этом «почти». Так или иначе в их странной маленькой семье, существующей именно за счет своей неполноценности, восстановились привычные, неловкие, достаточно холодные отношения.
«А может, – подумала она, – это и есть самые нормальные семейные отношения? Когда перестает толкать и начинает схватывать, – спасибо тебе госпожа Ягг, я навсегда запомню эту фразу, – люди машинально, не задумываясь, начинают доверять друг другу. А в других ситуациях стараются не попадаться друг другу на глаза».
Смерть Крыс куда-то запропал. Конечно, не стоило и надеяться на то, что он сдох. По крайней мере, до сей поры это ему ничем не мешало.