Подари мне семью

Подавшись вперед, мажу ладонью по ее щеке, подбородка касаюсь, скольжу пальцами по предплечью. Хочу, чтобы верила. Хочу, чтобы улыбалась и сияла ярче тысячи солнц.

И, если придется воевать за них с медвежонком с семьей больных ублюдков, то я готов прибегнуть к самым подлым методам. Сам в грязи измажусь – лишь бы Киру не трогало.

– Ну, чего застыли? Поехали скорее в пиццерию. Я голодный, как волк.

– Я тоже!

Отлепившись от витрины с трофеями, соглашается Митя и первым устремляется к выходу. Мы, как приклеенные движемся следом. Закинув сумки в багажник, трамбуемся все вместе в салон Ауди и через каких-то тридцать минут уплетаем горячую пиццу.

Вилками не пользуемся. Хватаем горячее тесто руками прямо с тарелок, вымазываемся в томатном соусе, ловим пытающийся убежать расплавленный сыр и громко хохочем, не обращая внимания ни на кого вокруг.

В этом простеньком совсем не пафосном кафе много похожих семей. Люди за соседними столиками так же заливисто смеются, не парятся о навязанных кем-то правилах приличия и ощущают себя по-настоящему счастливыми.

Да и я впервые за долгое время чувствую себя на своем месте.

Остаток вечера пролетает стремительно. Гораздо быстрее, чем мне бы того хотелось. Закрыв счет, я заказываю услугу «трезвый водитель», чтобы отогнал Кирину Хонду по нужному адресу, и отвожу Киру с Митей домой. Провожаю их до самой двери и какое-то время мнусь неподалеку от детской площадки. Никак не могу избавиться от мыслей, что мог бы гулять здесь с сыном за руку, мог бы возиться с ним в этой песочнице и мог бы следить, как он радостно скатывается с горки и играет с другими пацанами.

Мог бы, если бы дал Кире высказаться до того, как вывалил на нее новость о расставании. Или если бы случайно столкнулся с ней в каком-нибудь гипермаркете или в коридоре в больнице. Или если бы забил на принятое решение не лезть в жизнь бывшей девушки и набрал ее номер.

Но история не терпит сослагательного наклонения.

– Привет, мам. Как день провела? Как обследование?

– Здравствуй, сынок. Все хорошо. Анализы в норме. С Людой виделась, кофейку попили. У отца была. Медленно, но верно идет на поправку.

Промчавшись по полупустой вечерней Москве, я проскальзываю в прихожую и сгребаю маму в осторожные объятья. На днях Катерину выписали, Маришка вернулась к себе, и мы остались вдвоем в родительской квартире.

Пусто теперь. Непривычно. Как будто отняли что-то важное.

– Прическа у тебя новая, что ли?

– Ага. Кончики подровняла немного.

Подмечаю малейшие изменения в мамином облике и получаю благодарную улыбку. Мешкаюсь недолго. Задерживаю дыхание, прокачиваю резервы и выдаю приглушенно.

– У меня к вам с батей серьезный разговор. Смотаемся к нему завтра?

– Конечно. На работе проблемы?

– Да, нет. С фирмой порядок. Не переживай.

Обозначив намерения, успокаиваю маму и запираюсь в ванной. Подставляю спину под прохладные струи воды, а перед глазами проносятся события сегодняшнего вечера. Хрипящий Сема с перекошенным лицом. Взволнованная Кира со стаканчиком кофе. Радостный Митя с перепачканным подбородком и с треугольником Пепперони в руке.

Картинки настолько яркие, что отрубиться удается не сразу. Какое-то время гоняю засевшие на подкорке фразы. Гадаю, что ответила бы Кира, если бы я изъявил желание остаться у них на ночь, и проваливаюсь в неглубокий сон.

А утро встречает запахом маминых оладий и проливным дождем. Хороший хозяин пожалеет собаку и не выгонит ее на улицу. Но у меня на горизонте маячит цель, воплощение которой не хочется откладывать.

Поэтому я натягиваю на голову капюшон серой толстовки, спускаюсь на парковку и терпеливо жду, пока мама займет пассажирское сидение, хоть внутренний огонь поджигает кровь и требует скорее утопить педаль газа.

– Проходи. Я сейчас.

Пропускаю маму вперед и замираю рядом со входом в палату. Осторожно трогаю папиного лечащего врача за локоть и, помявшись, задаю тревожащий меня вопрос.

– Извините. А отцу можно сообщать новости? Не скажется плохо на его здоровье?

– Можно, если новость способна вызвать хорошие эмоции.

Вежливо сообщает сухощавый доктор и, поправив сползшие на кончик носа очки, возобновляет обход. Я же набираюсь храбрости и шагаю в приоткрытую дверь.

Папа выглядит бодрее, чем несколько дней назад, и это внушает надежду. Значит, лечение назначено верно. Значит, полное восстановление не за горами.

– Мама сказала, ты хотел что-то обсудить.

– Да. Как себя чувствуешь?

– На тот свет не тороплюсь. Что-то случилось в компании?

– Ничего, о чем тебе стоило бы волноваться.

Качаю головой и придвигаю стул, чтобы сесть рядом с больничной койкой. Беру продолжительную паузу, в течение которой мама успевает налить стакан воды и напоить отца, и нехотя размыкаю пересохшие губы.

Слова даются с трудом. Как будто наелся битого стекла.

– Кира… родила от меня сына семь лет назад.

Шок. Онемение. Паралич.

Фраза производит эффект разорвавшейся бомбы. По крайней мере, у меня внутри то еще месиво.

– Никита, а ты уверен, что этот ребенок твой?