Подари мне семью

– Все хорошо. Спасибо. В школу сегодня пошел. Головные боли не беспокоят, тошноты нет.

Принимаю из рук Никиты угощение и удивленно выгибаю бровь.

С каких пор генеральный приносит завтрак рядовым сотрудникам?

– Ничего странно, Кира. Если бы я не высовывал носа из своего кабинета, то не знал бы, что Соколова продолжает сидеть на сайтах знакомств после строгого выговора. Поэтому ты получишь свою премию в конце месяца, а Соколова отправиться писать заявление по собственному.

С легкостью прочитав мои мысли, сообщает Никита и вытаскивает для себя пончик. Вгрызается в пышное тесто, ну, а я морщусь и киваю на розы.

– Зачем? Не надо было.

– Эти цветы не от меня, Кира. Если бы я хотел тебя скомпрометировать, то сделал бы это иначе.

Вмиг теряя беспечность, со стальными нотками в голосе произносит Лебедев, а я тянусь к карточке и раскрываю ее под тяжелым пронизывающим взглядом Никиты.

Действительно, букет купил Паша.

Не спешу возвращать картонку на место. Рассматриваю мелкие круглые буквы. Прислушиваюсь к внутренним ощущениям. Облегчение перемешивается с едва уловимой досадой. Детской наивной части меня хочется, чтобы розы были от Никиты.

Хотя… он выбрал бы белые.

Выбросив записку в урну, я ругаю себя за глупые мысли и вздрагиваю, когда мобильник звонко пиликает и на весь экран вылетает сообщение от Павла.

«Надеюсь, тебе понравился мой скромный презент. Я соскучился, Кира. Надеюсь, ты дашь мне еще один шанс».

– А я надеюсь, что ты прекратишь это общение и занесешь его номер в черный список.

– Странно, что тебя это волнует.

– Ничего странного, Кира. Мне не все равно, кто находится рядом с моим сыном. А этот твой Григорьев настолько занудно-правильный, что зубы сводит и начинает тошнить.

С нажимом высекает Лебедев, а я с трудом удерживаю вздох разочарования. Конечно, дело не во мне и не в том, что Никита ревнует. И вовсе не заостряются его скулы и не раздуваются крылья носа.

Оставив чужое послание без ответа, я прячу телефон в верхний ящик стола и возвращаюсь к пончику с воздушным тестом и начинкой из вареной сгущенки. Откусываю кусочек за кусочком, не считаю нужным спорить и в глубине души благодарю Никиту за то, что он меняет тему.

– А скоро Митю выпишут?

– Дней через семь. Может быть, десять.

– Отлично. Не терпится погонять с ним в хоккей.

Сообщает намного более мягко Лебедев и тянется к стаканчику с моим кофе. Цепляет его по-хозяйски, делает несколько глотков и вальяжно констатирует.

– Ореховый.

– Ты любишь мятный. Я помню.

– А что любит Митя?

Ловит меня за запястье свободной рукой Никита, отчего я гулко сглатываю. Вижу его искренний интерес. Чувствую неподдельное участие. И не могу помешать ледяной корке, сковавшей сердце, треснуть.

– Как и все дети. Любит, когда его воспринимают всерьез и разговаривают с ним, как со взрослым. Любит сахарную вату. Мороженое. Американские горки и «центрифугу» в парке аттракционов. Комиксы про человека-паука и черепашек-ниндзя. Хоккей обожает. Но это ты и так знаешь.

Озвучиваю небольшую часть того, от чего фанатеет мой сын и замолкаю. Никита максимально сосредоточенно впитывает новую информацию – по черточке, бороздящей его лоб, определяю. И каменею, когда Лебедев произносит едва ли громче ультразвука.

– Мне жаль, что все это время ты воспитывала его одна, Кира.

– Не надо, Никита. Пожалуйста, не надо. Митя рос в здоровой атмосфере, наполненной счастьем. Мне не пришлось объяснять ребенку, почему у папы две семьи и та, вторая, важнее. Тебе не нужно было рвать себя на части и метаться между нами с Дашей. Хорошо ведь вышло.

– Хорошо?

Хрипло переспрашивает Никита, а у меня от этих сиплых ноток в его голосе мурашки обсыпают кожу и тоже голос садится.

– Да. Медвежонок общительный и открытый. Я старалась оградить его от проблем, которые обязательно вылезли бы, признайся я тебе тогда в беременности.

– Что ж, наверное, ты имела на это право…

Никита соглашается после долгой томительной паузы и снова берет меня на прицел невыносимых глаз. Его пальцы, огладив запястье, скользят дальше и сжимают мои пальцы. Стискивают, провоцируя огненную лавину.

Неправильный опасный контакт, который бередит зарубцевавшиеся раны и который я не успеваю разомкнуть, когда Жанна вваливается в кабинет без стука.

– Ой!

Вместе с удивленным ойканьем раздается оглушительный хлопок. Это падает на пол папка. Платежки разлетаются в разные стороны и устилают белым ковром пятачок между дверью и столом. Я же отдергиваю руку от Никитиной ладони, как от раскаленной печи. Опускаю подбородок. Кусаю губы.

Вот бы провалиться сквозь землю.

– Извините, Никита Сергеевич! У вас до онлайн заседания Совета директоров пять минут. А еще там курьер из «Дельты» приехал. Отказывается посылку мне передать, сказал – лично вам в руки.

Вцепившись в полы ярко-синего удлиненного пиджака, частит Жанна и не перестает препарировать меня пристальным взглядом. Кажется, косточку от косточки отделяет, вспарывает сухожилия, продирается внутрь, чтобы начать орудовать там скальпелем.

Ощущение не из приятных.

– Спасибо. Иду.