Последнее, что слышу перед тем, как выскочить из раздевалки. Опрометью несусь к парковке и попутно пытаюсь дозвониться до Киры. Не отвечает.
Нахожу ее спустя пару часов на набережной в том месте, где мы впервые поцеловались. Она смотрит на воду, не мигая. Ветер треплет платиновые разметавшиеся волосы. Трогает подол короткого белого платья.
Яркое солнце слепит. Или это ослепляет ее красота?
Несколько минут не двигаюсь. Не могу оторвать ногу от асфальта до тех пор, пока Кира меня не замечает. Вздрагивает, как от озноба. Возмущенным огнем глаз прожигает.
– Не подходи ко мне, Лебедев! Не смей!
Только запрет этот меня и размораживает. Возвращает атрофированные функции организму. Подбрасывает с места и резко толкает вперед. Так, что я чуть не впечатываюсь носом в Кирин нос.
Сгребаю ее в кольцо рук. Не позволяю пошевелиться, хоть она и старается высвободиться. Понимает тщетность попыток. Впивается зубами в мое плечо, отчего острая боль возвращает трезвость рассудку.
– Отпусти.
– Не отпущу, пока не выслушаешь, – чеканю твердо и плотнее притискиваю ее к себе.
Колотит адски.
От ее запаха, забивающегося в ноздри, и вовсе уносит. С трудом концентрируюсь, чтобы выдавить из себя что-то мало-мальски членораздельное.
– Ты на меня поспорил. Что еще я должна знать?
– Хрень этот спор, ясно? Полная хрень. Да, поначалу это была глупая шутка. Только потом повело так, что мозги рядом с тобой не соображают. Прилип намертво. Втрескался. Разве не видишь?
Вытаскиваю из себя безусловное, только Кира продолжает сомневаться. Морщит высокий ровный лоб. Губу закусывает. Уточняет подозрительно.
– И с Дашей, хочешь сказать, больше не встречаешься?
– Нет. Мне ты нужна. Веришь?
– Нет.
Высекает хрипло, я же ее затыкаю. Запечатываю манящий рот поцелуем и по капле вливаю расплющивающие меня чувства. Дрожу, как сопливый пацан, и не сомневаюсь – сдохну, если сейчас ее отпущу.
Долго потом еще Киру убеждаю. Оглаживаю подушечками пальцев острые выпирающие позвонки. Верность свою подтверждаю – вытряхиваю содержимое телефона. Расслабляюсь только, когда Кира обмякает в моих руках и приникает щекой к груди.
Сам удивляюсь, как сильно втюрился в нее за какие-то две недели. Но то, что к ней испытываю, ни с чем несравнимо. И близко подобного не было. Поэтому и терять страшно. Такое не повторится.
Глава 16
Кира
Митино «дядь Никит» лупит по нервам так сильно, что невидимые струны рвутся с громким хлопком. Грудь заливает серной кислотой. Кажется, прыснувшая в кровь ядовитая субстанция громко потрескивает и начинает разъедать кости.
По крайней мере, внутри образуется пугающая пустота. Только медвежонок и спасает. Выцарапывает меня из этого ужасающего вакуума и заставляет отталкиваться от земли и в несколько шагов преодолевать разделяющие нас метры.