Под звездами

— Тише... тише... летят!

Береснёв насмешливо поднял брови:

— Это тебе со страху показалось, солдат!

Однако вскоре и все услышали далекое, ровное, похожее на жужжание пчелиного роя, гудение большого числа самолетов и увидели на горизонте множество маленьких черточек, быстро увеличивающихся в размерах.

— Самолеты!

— «Юнкерсы» летят!

— С полсотни будет! — закричали солдаты.

Застучали зенитные пушки; небо, словно серым горохом, покрылось круглыми облачками разрывов зенитных снарядов.

— По самолетам — огонь! — скомандовал Шпагин, Команду подхватили, и по цепи покатилось:

— Огонь!

— Огонь!

— Огонь!

В траншеях поднялась оглушительная ружейная пальба. Выстроившись в огромную карусель, самолеты кружились над полем сражения, выбирая цель.

Один самолет вдруг стал падать, беспомощно вращаясь, и штопором врезался в землю на «ничейной» полосе. Трудно было определить, кто именно сбил самолет — зенитчики или пехотинцы, — но обрадовались все, и огонь стал еще ожесточеннее. Только когда головные самолеты перешли в пикирование, с вибрирующим свистом ныряя вниз, и первые бомбы, сотрясая землю, стали рваться неподалеку, солдаты укрылись в окопах и немецких блиндажах, а многие просто легли на землю.

Хлудов с солдатами бросился в землянку. В узкий проход, цепляясь оружием, протискивались все новые и новые солдаты, и скоро маленькая землянка оказалась забитой до отказа.

— Ах ты... «сидора» в окопе забыл! — выругался Ахутин и хотел было пойти назад, но солдаты его удержали.

— Брось, еще неизвестно, где целее будет!

— И то правда... — неохотно согласился Ахутин.

«Сумасшедший, — подумал Хлудов об Ахутине, — настоящий сумасшедший!»

Самолеты пикировали над высотой 198,5 с пронзительным, нарастающим визгом. В землянке наступили секунды напряженной тишины ожидания. Хлудов, стиснув зубы, слушал вой бомб, пытаясь отгадать, где они упадут. Раздался страшный грохот, земля содрогнулась, со стен посыпалась глина, угол землянки обвалился и присыпал солдат, все попадали, наваливаясь друг на друга, и молча лежали, прижавшись к земле.

«Мимо», — с облегчением выдохнул Хлудов, когда разрывы наконец прекратились и в наступившей тишине слышно было только шумное дыхание людей да шорох сыплющегося за деревянной обшивкой песка. Но вот опять рокот самолетов перешел в завывание, снова над самой головой засвистели бомбы, казалось, эти уже наверняка упадут на землянку. Взрыв, грохот, треск дерева, острый, колючий песок набивается в нос, в волосы, забивается за ворот, неприятно колет и раздражает потноё тело.

«Ближе, — отмечает Хлудов. — Следующие — в нас».

Сердце его бешено колотится, в висках больно пульсирует кровь, он весь сжимается, стремясь стать как можно меньше, неприметнее.

Самолеты делают третий заход, четвертый, пятый...

Хлудов слышит, как рядом с ним Мосолов скороговоркой, горячим шепотом бормочет:

— Господи, спаси меня, господи, спаси меня...

Время тянется непереносимо долго. Хлудову кажется, что с начала бомбежки прошла уже целая вечность, что этой пытке не будет конца. Он чувствует, что, если бомбежка продлится еще хоть минуту, его до крайности натянутые нервы не выдержат, он закричит нечеловеческим голосом.

Наступает тишина, гул самолетов затихает, однако никто не верит, что бомбежка кончилась, все по-прежнему лежат неподвижно и слушают, слушают... Робкая надежда маленькой свечечкой загорается в темноте.

— Кажется... улетели, — шепчет кто-то, словно боясь спугнуть, нарушить хрупкую тишину.

И вдруг в этой томительной тиши раздается громкий, насмешливый голос:

— Чи е тут жива душа? — Все поворачиваются в сторону входа: плащ-палатка над входом поднята, яркий дневной свет бьет в глава, на пороге стоит Чуприна и смеется: — Как селедок их тут, та, мабуть, воны вси с переляку повмирали!

Оглушенные солдаты медленно вылезают из землянки, отряхиваются, им уже стыдно за свое малодушие, они не смотрят друг на друга.

— Ой, дивись, сколько их тут набилось! — продолжает смеяться Чуприна.

Чтобы рассеять неловкость, каждый старается говорить теперь о бомбежке нарочито громко и пренебрежительно.

— Как засвистели бомбы, слышу кто-то под меня лезет — так и прет, так и роет под меня головой, как боров, ей-богу! — смеясь, говорит один.

— Попался бы мне этот летчик в рукопашном, — грозится другой, — я бы ему показал! Сверху хорошо бросать, а ты лежи тут, корячься...

Третий вскидывает винтовку и дает вслед улетающим самолетам несколько выстрелов, чтобы хоть этим сорвать свой бессильный гнев.

Местность вокруг не узнать: снег почернел, земля изрыта глубокими воронками, повсюду разбросаны еще теплые осколки бомб; огромная воронка зияет в двух метрах от землянки.

— Не меньше пятисот кило опустил! Еще бы чуть правее — и всех накрыл бы! — разглядывая воронку, говорит Ахутин.

В этот момент из тыла с оглушительным ревом проносится несколько звеньев истребителей с ярко-красными звездами на крыльях.

— Наши! Вот почему немцы удирают! — радостно кричат солдаты.