Под звездами

В избе по-прежнему было много людей, одни уходили на передовую, другие приходили обогреться и выкурить в тепле папироску. Они шумели, разговаривали, но Шпагин не осознавал смысла произносимого, до него доходил только ровный, негромкий гул и в то же время перед ним проносились обрывочные, смутные видения какой-то далекой, светлой жизни. Потом ему показалось, что к нему подходит Нина — тоже светлая, сияющая, неземная. Он хотел встать ей навстречу, но не смог: ноги были тяжелые, безвольные, словно чужие. Он удивился, как Нина оказалась здесь, но радость, что он видит ее, была такой огромной, что он забыл спросить, как она попала сюда. Нина кладет руку на голову и тихо гладит ему волосы.

— Ты устал, Коля, приляг, милый, усни, а я посижу около тебя.

Рука у нее теплая и мягкая, ее прикосновение обжигает его, и он дрожит от волнения.

— Нет, Ниночка, я не могу спать, мне надо сейчас идти, меня рота ждет: в три часа мы выступаем...

Нина смотрит на него, тихо улыбаясь.

— А ты совсем не изменился; такой же, какой был раньше...

Нет, дорогая, это только кажется, что я не изменился... Я тебе потом обо всем расскажу...

— А знаешь, Коля, в нашем саду уже яблони расцвели, и столько цвета на них, что сад словно осыпанный снегом стоит...

— Что ты, Ниночка, ведь сегодня только двадцать шестое ноября, — превозмогая сон, возражает Шпагин. Когда он открывает глаза, на его лице еще блуждает улыбка. Около пего стоит Скиба и тормошит за плечо.

Шпагин тряхнул головой, взглянул на пасы: он дремал не более пяти минут.

— Экая чепуха! Я, кажется, уснул!

Он позвонил в батальон, доложил адъютанту о готовности роты и приказал Ивлеву сматывать линию.

Темной вьюжной ночью пошел полк Густомесова в обход высоты 198,5, через кочковатое болото, поросшее мелким кривым сосняком, по давно заброшенной лесной тропе.

Атаку начали внезапно, без артподготовки, еще в темноте. Танки, орудия и минометы двигались в боевых порядках пехоты. Удара во фланг немцы не ожидали, и полку удалось без потерь преодолеть проволочные заграждения и занять первую линию траншей. Но у второй линии траншей полк был встречей губительным пулеметным огнем и засыпан тяжелыми снарядами. Продвижение замедлилось, солдаты стали отползать назад, в сосняк.

Это была критическая минута боя.

Пылаев залег вместе со всеми, но тут же ужаснулся своему поступку: «Как, отойти назад, не выполнив приказа?» Со вчерашнего дня он не переставал думать о Подовинникове. «Ему, наверное, тоже было страшно, а он ведь не отступил!..» На груди под полушубком он хранил свернутый флаг, врученный ему замполитом полка, он должен был поднять его на высоте. Пылаев потрогал рукой скользкий шелк, казалось, шелк жег ему грудь, сердце стучало сильно и часто: «Комсорг роты — ты не имеешь права останавливаться! Ты должен быть первым на высоте!»

Пылаев повернулся к Чуприне, лежавшему справа от него, и закричал ему:

— Дай винтовку! Подымай комсомольцев — слышишь!

Чуприна не узнал лица своего командира: оно было озарено светом необыкновенной решимости. Что-то яркое, красное вспыхнуло в глазах Чуприны: Пылаев натянул флаг на штык винтовки, вскочил и побежал вперед, подняв винтовку над собой; ветер схватил флаг, развернул его, и алое полотнище костром заполыхало впереди цепей. Пылаев чувствовал необычайную силу в руках: он так крепко сжал винтовку с упруго трепетавшим полотнищем, что; казалось, никакая сила в мире не сможет вырвать ее из его рук.

Когда солдаты увидели алый флаг, много разных чувств разом всколыхнулось в их душах. Одни остановились лишь вследствие замешательства после внезапного залпа немецких батарей и только ждали команды, чтобы подняться, — развевающийся флаг явился для них сигналом; другие, при виде бесстрашно идущего под огнем человека, устыдились своего малодушия; наконец, третьи поднялись вслед за товарищами, потому что боялись отстать от них и прослыть трусами. Несколько шагов Пылаев сделал один, а затем третий взвод бросился за своим командиром, и тут с криком «ура» поднялся весь полк и пошел вперед широким живым клином вслед за алым флагом, который развевался в руках Пылаева.

Услышав крики «ура», Пылаев оглянулся: склон высоты был усеян множеством бегущих солдат. Он поднял флаг, лишь повинуясь внутреннему чувству долга, а теперь, когда за ним двинулись сотни людей, весь полк, он почувствовал великую ответственность за то, что делал сейчас. Он понял, что идет впереди полка не сам по себе, не как младший лейтенант Юрий Пылаев — один он был ничто перед стеной немецкой обороны — а как посланный вперед огромной, ревущей позади людской массой. Он был как капля на гребне вздыбленной волны. Теперь он уже не имеет права ни отступать, ни останавливаться. Одно желание вело его: донести флаг до вершины. Он старался выше держать винтовку в руках, чтобы все видели флаг. Рядом с Пылаевым бежали Чуприна и Ваня Ивлев, бросивший свою катушку с проводом в траншее; они сразили автоматным огнем нескольких немцев, пытавшихся напасть на Пылаева.